Янош Ханкиш - Если бы Лист вел дневник

«Поэтические и религиозные гармонии» (1827–1830)

Осень. Франц остался теперь один. Он пережил первое серьезное горе в своей жизни. К тому же он понял, что отныне должен взять на себя заботу о матери. Он просит ее приехать к нему в Париж и ожидает ее у Эрара. После трехлетней разлуки свидание было одновременно и горестным и радостным. Франц, сознавая, что без поддержки отца он не сможет продолжать концертную деятельность, принял решение зарабатывать на жизнь уроками музыки и снял вместе с матерью небольшую квартиру на улице Монтолон.

Парижане с горячим участием отнеслись к судьбе своего любимца, которого постиг такой тяжелый удар. Едва только разнеслась весть о его намерениях, как его окружила целая толпа учеников, он стал в Париже самым популярным учителем игры на фортепьяно. В скором времени обнаружилось, что он, наряду с блестящим красноречием, обладает и выдающимся талантом педагога.

Жизнь Листа в это время не отличалась особой размеренностью и упорядоченностью, завися часто от его настроений. Чувствовалось отсутствие руководящей и направляющей руки отца, которого не могла заменить мать, отличавшаяся более мягкой натурой.

Среди учеников Листа была и семнадцатилетняя дочь министра внутренних дел графа Сен-Крика – Каролина. Она была красива, изящна и приветлива.

Под волшебные звуки музыки между молодыми людьми возникло глубокое сердечное влечение. Занятия часто прерывались долгими беседами. Каролина обратила внимание Листа на литературу и познакомила его со своими любимыми поэтами. Мать графини также охотно беседовала с юным музыкантом. Ближе познакомившись с ним и тонкой душой угадав взаимное влечение Листа и Каролины, она от всего сердца желала им счастья. Последовавшая вскоре смерть этой благородной женщины глубоко потрясла Каролину и напомнила Францу о его собственной потере. Переживаемая обоими боль и тоска по дорогим им людям укрепила их сердечную привязанность.

Однако граф Сен-Крик не особенно был склонен к нежным чувствам. Вежливо, но твердо он передал Францу свое решение прекратить уроки и вскоре обручил свою дочь с господином д'Артиго.

Только получив этот отказ, Лист осознал, что он любит Каролину и что теперь он потерял ее.

Переживая боль утраты и повинуясь ранее сдерживаемому желанию, Лист решил отречься от всего земного и посвятить себя богу. Но по настоянию матери и своего нового друга Христиана Урана, он отказался от этого намерения. Религиозно-музыкальный мистик Уран был скрипачом в Гранд Опера, органистом в церкви Сент-Винцент-де-Поль и к тому же виртуозным исполнителем на струнно-смычковом инструменте виоль-д'амуре. Лист большую часть своего времени проводил в обществе своего нового друга или в церквах и почти совсем перестал заниматься музыкой. Но полностью отказаться от нее он не мог. Вот как Лист сам писал об этом:

«Бедность – эта старая посредница между человеком и бедой – вырывала меня из состояния одиночества, посвященного созерцанию, и часто выставляла меня перед публикой, от которой зависело не только мое существование, но и моей матери. Молодой и склонный к преувеличениям, я глубоко страдал от соприкосновения с внешним миром, без которого немыслима профессия музыканта и которое наносило мне раны тем более глубокие, что мое сердце было полно мистического чувства любви и религиозной веры».

Ноябрь. В таком настроении он играл на вечере в Консерватории концерт Es-dur Бетховена. Это можно назвать подвигом, так как Лист был первым и единственным, кто осмелился публично исполнить это величественное произведение мастера, который был в то время в Париже почти неизвестен.

Жозеф д'Ортиг следующим образом описывает его исполнение на том концерте:

«Манера его игры была неистовой, очень стремительной, однако, сквозь потоп мрачного вдохновения время от времени сверкали молнии гения… их можно было бы сравнить с золотыми звездами, непрестанно вырывающимися из чудовищного огня страсти».

Декабрь. Однако такие концерты были исключениями, вслед за которыми возвращались еще более жестокие приступы тоски. К этому присоединилась болезнь; состояние его было сходно с кризисом, испытанным им в детстве; и когда в течение долгого времени он не подавал о себе никаких признаков жизни, в Париже, как когда-то в Доборьяне, распространился слух о его смерти, а «Этуаль»[8] даже посвятила ему некролог.

Медленно шло выздоровление. В этот период Лист с большим рвением изучает литературу.

Без разбора он проглатывает книги Монтеня, Ламенне, Вольтера, Сен-Бева, Руссо, Ламартина.

Но ближе всего было ему романтическое очарование «Рене» Шатобриана.

Побуждаемый жаждой знаний, он обращается с просьбой к знакомому адвокату:

«Господин Кремье, познакомьте меня, пожалуйста, со всей французской литературою, на что тот заметил: «В голове этого юноши царит большой хаос».

Листа начинают интересовать также театр и опера. Его любимым произведением становится «Марион де Лорм» Виктора Гюго, и он в восторге от «Вильгельма Телля» Россини.

Однако отношение к искусству, характерное для того времени, вызвало в нем глубокий гнев, который еще долго звучал в его душе.

«Когда смерть похитила у меня отца и мне стало ясным, чем должно быть искусство и какова роль художника, то я был как бы подавлен всеми теми непреодолимыми препятствиями, которые со всех сторон вставали на пути, предначертанном моими мыслями. Кроме того, не находя нигде ни слова симпатии и сочувствия – ни среди светской знати, ни, еще менее, среди людей искусства, прозябающих в спокойном безразличии и не знающих ничего ни обо мне, ни о целях, мною себе поставленных, ни о способностях, которыми я был наделен, – я ощутил горькое отвращение к искусству, каким я его пред собою увидел: униженному до степени более или менее терпимого ремесла, обреченному служить источником развлечения для избранного общества. Я согласился бы быть кем угодно, но только не музыкантом на содержании у важных господ, покровительствуемым и опекаемым ими, как жонглер или как ученая собака Мунито».

27–29 июля. Под сильным впечатлением Июльской революции Лист набрасывает симфонию. В основу эскиза он кладет три воинственные мелодии: песню богемских гуситов XV века, лютеровский хорал «Господь – могучий наш оплот» и французскую песню гугенотов «Да здравствует Генрих IV», которые должны были переплетаться с темой «Марсельезы». Однако симфония так никогда и не появилась на свет.