Лу Саломе - Мой Ницше, мой Фрейд… (сборник)

Мне кажется, что этому переплетению мышления и оценивания прямо таки предназначено весьма отрадное решение, а именно: то, что для нас, – существ, рожденных для сознания, – также наше прочее более соответствующее влечению поведение только благодаря этому приходит к полному человеческому задействованию – облачается в слова для нашего вида переживания. Поэтому очень серьезно обстоят дела, когда, – как это иногда происходит в последнее время, – установку мыслителя укоризненно очерняют как вредящую истинно живому, как губительную для него. Тот, кто, созданный для ходьбы, отказался бы от своих ног, тем самым должен был бы поступиться не только ходьбой, но и здоровым функционированием всего своего организма. Наоборот: нас все наше существо в целом побуждает только тем сильнее вышагивать в реальном противостоянии данному мышлением миру, потому что и те самые тенденции в нас, которые охотнее пролетели бы мимо этого, ни на каком другом пути не найдут дорогу к конечной цели своего собственного мира. Разве не захватывающе размышлять о том, что только в ограниченной мышлением, реально отчужденной действительности мы помогаем претвориться в действительность нашему требующему внутреннему миру? Почему, например, эротическое переполнение должно полностью вылиться только на ограниченном, недостаточном отдельном объекте, чтобы привести к зрелости свое переживание; или как взлеты творческой фантазии должны собирать всю силу из самых недр на точное служение хрупкому материалу – как и видение может без остатка соответствовать мельчайшее части этого, дабы оно жило?

Мы ведь не просто соглашатели, как в неврозе – мы не только, как в нормальности, дополняем наши односторонности и обретаем для них нечто большее, – мы сами «являем собой» «человека со своим противоречием», который только в своих трениях плодотворно переживает себя как сознательный человек. Когда я приблизилась к Вам, только тогда с Вашим глубинным исследованием, у меня осуществилось это переживание. Потому что сначала оно осуществилось у Вас в Вашем собственном творении так мощно, что все мы смогли получить его в дар от Вас. Для Вас, в рациональности Вашей манеры мышления, через непрерывную последовательность исследовательской установки – именно благодаря ей! – как раз то, что было бессознательно скрыто прежде обнажилось до осознаний неслыханного рода. Для меня, двигавшейся туда с другой стороны, через Вас внутренним событием стала противоположная ситуация: только вслед за Вами ставшее сознательным явилось мне как смысл и ценность того, к чему бессознательно стремились.

Написанное здесь, конечно, выражает это лишь условно, причем не только потому, что очень сильно уступает Вашей выразительности, которая, кажется, повелевает словами, но и потому, что нечто очень мощное при этом заглушает мой голос, так, что слова почти становятся лишними и ничего больше не остается, – ничего-ничего-ничего, – кроме благодарности.

Геттинген, весна 1931 года, Лу

Перевод – М. Бочкарева