Лев Вагнер - Айвазовский

nonf_biography design Лев Арнольдович Вагнер Надежда Семеновна Григорович Айвазовский

Картины «Девятый вал», «Черное море», «Среди волн» кисти И. К. Айвазовского, крупнейшего русского мариниста XIX века, пользуются широкой известностью и любовью зрителей.

Предлагаемая читателям книга представляет собой повествование о жизни и творчестве И. К. Айвазовского, неутомимого живописца, страстного любителя моря, жизнь которого была посвящена живописи, а вся любовь отдана морю.

Перед читателями проходит целая галерея его современников, с которыми он встречался: Пушкин, Брюллов, Белинский, Тернер, Тальони, Верди и многие другие. Повествование развертывается на фоне картин жизни Феодосии, Петербурга, Севастополя, Рима, Амстердама.

Для своей работы авторы использовали многочисленные документальные и архивные материалы.

ru ru Izekbis ABBYY FineReader 12, FictionBook Editor Release 2.6.6, Book Designer 5.0, Fiction Book Investigator 05.12.2015 ABBYY FineReader 12 BD-E8153F-5F2C-4248-6786-4E7B-072A-2AA2A3 1

OCR, fb2 V 1.0 — Izekbis.

Айвазовский Искусство Москва 1970 Редактор Р. В. Тимофеева Художественный редактор Л. А. Иванова Художники М. А. Аникст и С. М. Бархин Технический редактор М. П. Ушкова Корректоры В. П. Акулинина и С. И. Xайкина

Посвящаем Светлой памяти Анастасии Николаевны Григорович

В первые дни августа 1833 года Александр Иванович Казначеев, губернатор Тавриды, объезжал свои владения. Против обыкновения на этот раз рядом с ним в карете находился не доверенный чиновник, а шестнадцатилетний гимназист. Когда миновали Старый Крым, Александр Иванович сказал:

— Скоро, Ваня, Феодосия.

Юноша опустил окно кареты и жадно вдохнул воздух. К степному аромату уже примешивался острый запах моря.

Казначееву невольно передалось волнение его молодого спутника.

Оба они погрузились в воспоминания…

Это происходило четыре года назад. В то время Казначеев был градоначальником в Феодосии.

Однажды проезжал он берегом моря по одной из окраинных улиц. В тот день он устал, и прогулка доставляла особенное удовольствие.

Солнце уже клонилось к закату, с моря дул свежий ветерок. Казначеев откинулся на кожаные подушки экипажа и слегка прикрыл глаза. Улицы здесь были узкие, каменистые, кучер придерживал лошадей. Экипаж мягко покачивался на рессорах, и Казначеев незаметно задремал.

Из дремоты его неожиданно вывели звуки музыки. На подоконнике открытого окна небольшого домика примостился мальчик лет одиннадцати-двенадцати и с увлечением играл на скрипке. Казначеев слегка прикоснулся к спине кучера, молча приказывая придержать лошадей.

Мальчик так был погружен в свое занятие, что не заметил остановившегося у дома экипажа. Казначеев сидел неподвижно и внимательно слушал, не спуская глаз с маленького музыканта. Когда тот кончил играть, Казначеев громко похвалил:

— Отменно играешь!

Мальчик вздрогнул и только тут заметил важного господина в экипаже. Он сильно смутился и от растерянности спрятал скрипку за спину.

Казначеев попытался его успокоить:

— Не бойся. Лучше сыграй мне что-нибудь еще…

Ласковое обращение и доброе лицо незнакомца рассеяли робость скрипача, и он заиграл новый, на этот раз грустный, щемящий мотив. Казначеев недавно слышал этот напев в гостях у знакомого армянина. И сейчас его поразило, как тонко и верно маленький виртуоз передал на скрипке все особенности восточной мелодии.

— У тебя великолепный слух, — еще раз похвалил градоначальник мальчика. — Как тебя зовут?

— Оник…

— Ты армянин? Оник по-русски — Ваня?

— Да. Меня многие зовут Ваней.

— А как фамилия твоего отца, и чем он промышляет?

— Гайвазовский, — отвечал мальчик. — Батюшка ходит по тяжебным делам и пишет прошения на базаре.

Казначеев ласково кивнул мальчугану и уехал. По дороге он несколько раз повторил про себя: «Ваня Гайвазовский».

Через несколько дней во время обычной утренней прогулки Казначеев снова очутился в лабиринте тесных переулков за Арабатской улицей. Ему правился этот тихий уголок в ранние часы. Казалось, солнце здесь по-особому освещало беленные известью заборы и выщербленные каменные плиты узких тротуаров. Он переходил из одного пустынного переулка в другой. И трудно ему было поверить, что за этими высокими каменными заборами живут люди. Казначеев решил уже повернуть назад, как вдруг внимание его привлек длинный забор, на котором углем были нарисованы какие-то фигуры. Подойдя поближе, он увидал, что изображен солдат в полной амуниции.

Хотя Казначеев славился своей добротой, но многие знали за ним способность внезапно сильно вспылить. Так случилось и на этот раз. В рисунке он усмотрел нарушение городского благообразия. Рассердился Казначеев еще и потому, что разрисованная стена неожиданно нарушила приятную раннюю прогулку. Он стал искать калитку или ворота, чтобы постучать домовладельцу, и, оглянувшись, заметил полицейского. Блюститель порядка с пышными рыжими усами был грузен и неуклюж. Увидев градоначальника, он приложил руку к козырьку и затрусил к нему. Эта фигура могла рассмешить кого угодно, и Казначеев от души рассмеялся. Поэтому, когда полицейский подбежал, градоначальник успел остыть и ограничился приказанием забелить неуместное художество.

Спустя несколько дней Казначеев опять заглянул в этот переулок и, поравнявшись с длинным забором, остановился, неприятно пораженный: на свежевыбеленном заборе четко виднелись новые фигуры. На этот раз были нарисованы уже не солдаты, а герои греческого восстания Канарис, Миаули, Баболина. Казначеев их сразу узнал. Он чуть ли не ежедневно встречал их на продававшихся сотнями лубочных картинках, литографиях и гравюрах с изображениями героев греческого восстания и видами взятых турецких крепостей.

Казначеева удивило не то, что изображены греческие патриоты — в Феодосии жило немало греков, и каждая победа над турками вызывала всеобщее ликование, — в рисунке неизвестного художника его поразило другое: точность копирования гравюр, правильность и свобода линий, уверенность привычной, хотя еще далеко не окрепшей руки.

Глядя на рисунок, Казначеев подумал, не посылает ли ему случай возможность открыть новый талант и способствовать его развитию. Он решил, что художник-шалун, вероятно, снова вернется сюда рисовать, если забелить и на этот раз забор.

Казначеев искал, кому бы поручить подстеречь озорника и узнать его адрес, как вдруг увидел того же самого полицейского, застывшего в почтительном усердии сзади него.

— Ба! — воскликнул от неожиданности Казначеев. — Как ты опять появился здесь, любезный?

— Я, ваше высокоблагородие, издали заметил, как вы изволили направиться сюда, и поспешил!.. Не виновен, ваше высокоблагородие. Вчерась вечером забор был в благообразном виде…

— Ладно, ладно, — прервал его Казначеев, — Ты возьми это место под свое наблюдение и осторожно подстереги нарушителя. А когда узнаешь, кто он и где жительствует, явишься ко мне. Только следи за ним осторожнее, чтобы не вспугнуть. Не мешай рисовать. А это пока забелить…

В то утро после завтрака Казначеев, как обычно, работал у себя в кабинете. Но занятия были прерваны приходом городского архитектора Коха, которому необходимо было утвердить у градоначальника расходы на ремонт фонтанов.

После того как градоначальник подписал бумаги, Кох, против обыкновения, медлил и не уходил. Казначеев удивленно на него взглянул. Тогда архитектор, словно решившись наконец на что-то очень для него важное, извлек из портфеля пачку небольших листков.

— Что это у вас?

Кох почтительно объяснил:

— Александр Иванович, я покорнейше прошу вас найти досуг и полюбопытствовать на рисунки отрока Гайвазовского. Мальчик проявляет очевидные наклонности к художеству. Все лето я его знакомил с правилами черчения архитектурных деталей и перспективы. За короткое время он показал превосходные успехи. Доказательства последнего — эти рисунки юного Гайвазовского.

Казначеев с интересом протянул руку к листкам. Он вспомнил рисунки на заборе, и у него мелькнула мысль, что между ними существует какая-то связь. А когда на одном из листков он увидел тех же греческих героев, только в уменьшенных размерах, Александр Иванович полностью убедился, что был прав в своем предположении.