Евгений Брандис - Миры Урсулы Ле Гуин

Современная американская фантастика, этот «социокультурный феномен», которому принадлежит не последняя роль в борьбе за души людей, лишь в ничтожной всей доле печатной продукции этого жанра (составляющей свыше тысячи книг в год!) — произведения серьезных писателей, а в общем потоке псевдолитература, потакающая обывательским вкусам и во многом их формирующая. Однако в лучших, немногочисленных образцах американская научная фантастика находится в резкой оппозиции к официальной идеологии. И тут есть своя сложившаяся традиция.

По словам канадской писательницы Джудит Мэррил, во времена маккартизма научная фантастика являлась «фактически единственным отражением политического климата в США». В завуалированной, но недвусмысленной форме многие из видных фантастов решительно осудили «холодную войну» и оголтелую гонку вооружений. В самой постановке темы контактов, проблемы взаимоотношений с другими мирами был вынесен приговор маккартизму как синониму реакционной политики, К еще более радикальному выводу приходит американский критик Б. Фрэнклин, заявивший, что ценность научной фантастики определяется тем, насколько глубоко и точно ей удается отразить природу капитализма и предсказать перспективы этой враждебной человеку социальной системы.

Творчество Урсулы Ле Гуин отвечает этим критериям и полностью подтверждает тезис о реализме фантастики.

Критическое восприятие действительности у нее еще более углубляется, знаменуя нарастание новых тенденций, наметившихся в американской фантастике с середины 60-х годов, не без влияния «новой волны» докатившейся с берегов Англии. Правда, Урсула Ле Гуин к этому крикливому, сумбурному течению прямого касательства не имела, хотя по-своему и откликнулась на стихийный бунт англоязычных фантастов второго послевоенного поколения против неуместного оптимизма технократов «перед лицом не решенных — и принципиально не решаемых техническими науками общественных проблем»[1].

В преломлении к ее творчеству главное в новых тенденциях — обновление изобразительных средств и методов социального моделирования, расширение сферы научной фантастики за счет гуманитарных наук.

И это привело к пересмотру окостеневших «мифологических» построений, застывшей схемы «галактической истории», где зигзаги исторического развития, проецированные в далекое будущее, представляются бесконечно повторяющимися циклами: прогресс — катастрофа — регресс — прогресс… Отсюда и пересмотр, казалось бы, незыблемых представлений о неизменности человеческой природы, о вечном несоответствии науки и морали.

Урсула Ле Гуин внесла в «галактическую историю» существенные поправки, разорвав кольцо замкнутых циклов. В противовес моделям технократических обществ, переносящим в дали грядущего социальные институты, экономику, психологию, предрассудки давно минувших эпох, она конструирует модели миров, способных к гармоническому развитию. При этом ломка метафизических схем сопровождается у нее овладением диалектическим мышлением.

Революции XX века, приведшие к созданию социалистических государств, освободительные национальные движения, ускорившие процесс деколонизации, грандиозные изменения, происшедшие за короткий срок во всех без исключения сферах жизни, неопровержимо свидетельствуют о том, что сознание и психика миллионов людей отнюдь не остаются стабильными. Урсула Ле Гуин, вольно или невольно, отражает в своих сочинениях эти объективные исторические закономерности. Общественный прогресс в ее понимании не может иметь иной цели, кроме всестороннего развития и духовного обогащения личности.

Гуманитарные устремления, пристальный интерес к обширному комплексу по ее же классификации «мягких» наук (история, философия, психология, антропология, лингвистика, этнография, фольклор) отделяют писательницу от технократического направления, приводят к выдвижению этической проблематики, переносят упор на самого человека.

Урсула Ле Гуин не одинока в своих поисках. Но, в отличие от многих англоязычных фантастов, она не поддавалась нигилистическим веяниям, не впадала в модернистский субъективизм, не отходил от собственно научной фантастики. Этнография в ее книгах не менее научна, чем астрономия или физика в традиционной фантастике. И то, что ее «мягкие» науки во всех построениях остаются науками, отделяет ее также и от «новой волны».

Переориентация с «твердых» наук на общественные открыла бездну новых возможностей, но никто из американских фантастов не сумел ими так широко воспользоваться, не исследовал их так всесторонне и с такой впечатляющей силой, как Урсула Ле Гуин, писательница яркого дарования, смелой и независимой мысли, создающая по законам научной логики самобытные, сложные, эволюционирующие миры, имеющие выход в историю будущего.

Справочники «Кто есть кто в научной фантастике» приводят краткие биографические сведения: родилась 21 октября 1929 года в Беркли (Калифорния) в семье антрополога А. Л. Кребера. Кончила колледж в Радклифе, затем Колумбийский университет (получив звание магистра). Специализировалась в области романской филологии. Получив стипендию Фулбрайта, продолжила образование в Париже; там же вышла замуж (1951) за историка Шарля Ле Гуина.

Трое детей. Живет в Портленде (Орегон).

Несколько слов о родителях. Альфред Луис Крёбер (1876–1960) — крупный американский ученый — антрополог, этнограф, лингвист, знаток индейских цивилизаций, в особенности юго-запада США, Мексики и Перу, автор ряда работ по общей теории культуры. В 1911 году он вмешался в судьбу калифорнийского индейца Иши, последнего представителя истребленного американцами племени яна, и добился разрешения зачислить «человека каменного века» в штат служащих Антропологического музея в Сан-Франциско. Позднее, побывав вместе с ним в «стране яна», Крёбер наблюдал за своим другом индейцем в привычной для него обстановке, а после смерти Иши так охарактеризовал его личность: «Это был самый терпеливый человек, которого я когда-либо знал. Я хочу сказать этим, что он исповедовал философию терпения, и ни капля жалости к себе, ни горечь жизни не омрачали чистоту его существования».

Много лет спустя Теодора Кребер, жена и сотрудница ученого, выпустила сборник легенд и мифов калифорнийских индейцев, а затем написала волнующую книгу «Иши в двух мирах» (1961). «Теодора Кребер, — пишет в предисловии Льюис Геннет, — подобно археологу, пыталась воссоздать древнее ожерелье, часть звеньев которого была утрачена навсегда. Она связала сразу две разорвавшиеся нити: одна из них — история народа, который жил у подножия горы Нассен начиная с века Перикла и до золотой лихорадки, история его истребления и гибели. Вторая — рассказ об Иши, о том, как он приспособился к лязгающему миру Сан-Франциско, доказав, что между человеком каменного века и его современным собратом нет существенных отличий»[2].

Жизненная философия Иши, выраженная отцом Урсулы Ле Гуин, и пафос книги ее матери, проведшей детство и юность в Скалистых горах, на руднике Теллурид, в тесном общении с индейцами, не только близки писательнице, но и косвенно отразились в ее творчестве.

Обо всем остальном можно только догадываться, подставляя слово «по-видимому».

Элитарная интеллигентская среда. Семейные и университетские традиции. Раннее развитие. Широкая начитанность. Обстановка благоприятствует гуманитарным наклонностям. Интересы и настроения родителей прививают пиетет к первобытной культуре, уважение ко всем без различия народам и расам. Занятия этнографией и фольклором углубляют историзм восприятия, сознание закономерной смены культур, преемственности формаций, эпох, поколений. Переплетение многих отраслей знания образует своеобразную «интеллектуальную нишу, тот богатый духовный мир, в котором со временем найдется место и для научной фантастики, как еще не свершившейся, но уже запечатленной „истории будущего“». Борение научных и художественных пристрастий, привычка дисциплинировать пылкое воображение отдалят на несколько лет окончательный выбор поприща. Материнские обязанности отвлекут от научной работы, но помогут перейти к свободному сочинительству. Литературные опыты, возможно, не получили бы продолжения, если бы первые, вполне самостоятельные, достаточно зрелые рассказы своевременно не были замечены и не склонили бы чашу весов к научной фантастике, где можно было сохранить для себя все ту же «интеллектуальную нишу», эффектно применять свои знания и научные навыки без малейших насилий над объективно-историческим складом мышления…

Дебют состоялся в 1962 году. То был рассказ «Апрель в Париже», навеянный прекрасной порой жизни писательницы, когда совсем еще молоденькой девушкой она просиживала целыми днями в парижских библиотеках над старинными фолиантами, постигая бурление страстей в событиях минувших веков, мысленно переносясь в тесные кельи, где созидались дивные рукописные книги. Любопытно, что в этом первом рассказе уже заметны особенности ее дарования — искусное воссоздание обстановки действия, пристрастие к «местному колориту» (в данном случае историческому: Париж времен Людовика XI). Вместе с тем намечается кардинальная для писательницы проблема коммуникабельности, поисков взаимопонимания.