Михаил Зуев-Ордынец - Всемирный следопыт, 1926 № 11

Клерк Джим Картрайт проснулся внезапно, словно от какого-то внутреннего толчка, от глухого подсознательного ощущения несчастья, свалившегося на его голову.

Спустив ноги с кровати, поймал привычно туфли. Взгляд упал на будильник, стоявший против кровати, на этажерке.

«Полчаса десятого… Ну, так и есть, — подумал Джим. — Вот несчастье. Опоздал в контору на полтора часа!».

С ощущением человека, падающего в бездну, Джим вообразил свое сегодняшнее появление в конторе «Акционерного Общества по распространению сосисок Эксцеленце». Контрольные часы, конечно, уже заперты. Придется отметить свое опоздание на полтора с лишним часа. А насмешливые улыбочки сослуживцев, а грозно нахмуренное чело шефа!..

Джим с ненавистью посмотрел на будильник. «И это называется патентованный будильник „Вставай-вставай“, — подумал он, закипая бешенством, — эта паршивая гадина, которая не звонит, когда надо, а если и звонит, то так, что не может разбудить спящего человека!».

Джим сгреб фарфоровую кружку, стоявшую на ночном столике, и с силой запустил ее в будильник. И, сам того не ожидая, попал очень метко. Кружка ударилась в несчастный «Вставай-вставай», сшибла его с этажерки, послала вслед за ним за компанию еще пару гипсовых статуэток и, наконец, сама скатилась на пол, разбившись вдребезги.

Джим испуганно вытаращил глаза. Он ожидал услышать страшный грохот, способный перепугать всю квартиру, — и не услышал ни единого звука.

— Что же это такое! — испуганно воскликнул он. И испугался еще больше. Язык его действовал, как всегда, все мускулы лица также вполне повиновались ему, и все же он не услышал своих слов.

Мелькнула страшная мысль: «Я внезапно оглох во время сна!».

Джим сорвался с постели, схватил тяжелый дубовый стул и с силой ударил его о пол. Стул мячом подпрыгнул кверху и с поломанными ножками отлетел в угол, а Джим все же не услышал ни единого звука, ни даже малейшего шороха.

Ноги Джима подкосились, и он сел прямо на пол:

— Да. Оглох совершенно…

Долго ли он сидел так на полу, Джим не помнит. Пришел в себя от бесцеремонных пинков в спину. Обернулся вяло. Над ним стояла, покачивая сожалеюще головой, его квартирная хозяйка, почтенная девица Эльжбет Мадсвик.

Как ни был подавлен Джим; своим неожиданным несчастьем, все же он сообразил, что принимать мисс Эльжбет в одном белье немного неудобно. Вскочив с пола, Джим нырнул за ширму и, высунув оттуда голову, крикнул:

— Мисс Эльжбет, я совершенно оглох!

Но мисс Эльжбет в ответ почему-то затрясла отрицательно головой, тыча руками в свои уши.

— Она не слышит меня, — догадался Джим. — Боже мой, неужели же я и онемел?!

Если бы у Джима осталась хоть капелька спокойствия, он непременно заметил бы, что и его квартирная хозяйка потеряла обычную свою чопорность. Кружевной передничек мисс с'ехал набок, из-под чепца космами лезли седые волосы, которые она всегда ревниво прятала от постороннего взгляда. На лице мисс Эльжбет ясно отпечатались недоумение и испуг. Но Джим думал только о себе, он думал только о том, как сообщить мисс о своем несчастьи. Оглядевшись кругом, он увидел недалеко от себя старую газету и карандаш. Схватив то и другое, Джим написал на полях газеты:

— Мисс Эльжбет, я так несчастен. Я оглох.

И передал газету мисс. Та прочла, кивнула головой и, вырвав из рук Джима карандаш, быстро зацарапала им по газете. Джим, высунувшись из-за ширмы, через плечо мисс прочел:

— Я тоже оглохла часа два тому назад. Но мне кажется, что оглохли не только мы, а и весь Нью-Йорк, если не весь свет.

Джим от удивления широко раскрыл рот. А когда закрыл, мисс Эльжбет уже не было в комнате.

Одевшись наскоро, без галстука и шляпы, Джим вылетел на улицу.

Первый, кого Джим увидел на улице, был его сослуживец по конторе, старший клерк Джефф Коттон. Схватив товарища за руку, Джим потащил его к магазинной витрине и на ее запотевшем стекле написал пальцем:

— Джефф, что случилось?

Коттон перечеркнул его надпись и сверху вывел крупно:

— Оглох весь Нью-Йорк.

Как ни был поражен и напуган Джим, все же в нем сразу сказалась служебная дрессировка. Посредством того же запотевшего стекла он спросил товарища:

— Я думаю, Джефф, что в виду такого исключительного случая можно и не являться в контору?

Коттон в ответ лишь досадливо кивнул головой, а затем широким жестом обвел улицу, молчаливо приглашая Джима убедиться в том, что теперь не до конторы.

На улице, действительно, творилось что-то невообразимое. Громадные толпы нью-йоркцев в паническом страхе, словно спасаясь от чего-то ужасного, неслись по тротуарам. Мелькали поднятые с мольбой руки, широко раскрытые, видимо, что-то громко кричавшие рты. И, не слыша своих криков, люди пугались еще более, теряя рассудок от этого страшного, необ'яснимого отсутствия каких-либо звуков.

Джим и Джефф втиснулись в глубокую стенную нишу и молча смотрели на весь этот ужас.

Спасая собственную жизнь, люди озверели. Вот высокий, плечистый джентльмен, безукоризненно одетый, ринулся в бегущую толпу, стараясь пробраться к под'езду какого-то дома. Великолепными, чисто боксерскими ударами прочищал он себе дорогу, пуская при надобности в ход даже ноги и голову. Джентльмен не обращал внимания на то, что от его ударов падали под ноги бегущим женщины и даже дети. Он почти достиг своей цели и уцепился уже за ручку двери, когда на него налетел громадный негр. Ударом ноги в живот он попытался отбросить черного. Но негр устоял и, посерев от злобы и боли, опустил свой громадный кулак на щегольской цилиндр. Джентльмен выпустил ручку двери и рухнул под ноги бегущим.

Автомобили, такси, автобусы, развивая безумную скорость, неслись лавиной по улицам. Видно было, как шофферы терзали ручки и пузыри рожков и сирен. Но, не слыша этих предостерегающих звуков, люди сами лезли под колеса.

Волоча по земле громадную тень, мелькнул на высоте четвертого этажа поезд надземной железной дороги и вдруг круто остановился, видимо, от прекращения тока, повиснув безжизненной громадой над обезумевшей улицей. Пассажиры, с искаженными ужасом лицами, метались по вагонам, ища способ выбраться из этой воздушной западни.

А стрелки автоматических часов на углу улицы попрежнему равнодушно и безучастно скользили по циферблату, отмечая уходящие минуты и часы.

Джим и Джефф, потрясенные, подавленные, забыли обо всем. Им порой казалось, что они смотрят в кино страшный, кошмарный фильм, так как все это происходило, в полнейшей, идеальнейшей тишине.

Когда стрелки часов слились в одну на цифре «12», Джим пришел в себя и сообразил, что безопаснее было бы сидеть сейчас дома. На листке, вырванном из блок-нота, он написал своему товарищу:

— С меня довольно. Толпа, кажется, редеет. Попробую пробраться домой.

Пожав друг другу руку, они выскользнули из ниши на тротуар…

Ввалившись в свою комнату, Джим раскрыл свою записную книжку и дрожащими руками на одном из листков ее написал:

«14 октября. Около восьми часов утра весь Нью-Йорк оглох. Никто не слышит ни единого звука. Кто или что причиной этого, не знаю. В городе страшная паника. Пишу это по долгу цивилизованного человека, так как неизвестно, что произойдет дальше с нашим городом и всеми нами»…

Воровато приползли сумерки и серой мутью залегли на улицах и площадях Нью-Йорка. А за ними глухая осенняя ночь окутала замолкший гигант-город.

Но паника не стихла, а, наоборот, разрасталась с быстротой степного пожара. Еще днем в ужасе разбежались из всех нью-йоркских магазинов, контор, банков, учреждений, фабрик и заводов служащие и рабочие.

Замерла почта, телеграф, остановились железные дороги, прекратили работу городской водопровод и никому ненужная теперь телефонная станция. Электро-станции, питавшие Нью-Йорк электрической энергией, также были панически брошены инженерами и рабочими. Остановились все трамваи и автобусы, застряли на полпути в темных тоннелях поезда подземных железных дорог, повисли на двадцатиметровой высоте надземные… Благодаря остановке электро-станций, тьму ночи не прорезали уже миллионы огней, и оглохший, ослепший Нью-Йорк забился в еще более страшной, судорожной панике…

Ожидая вслед за глухотой новых страшных напастей, может быть, полного уничтожения всего города, нью-йоркцы бросились к вокзалам. Увидав там холодные, потухшие паровозы, застрявшие на путях составы, безлюдные перроны, пустые депо, кассы, бюро, — все брошенное в панической спешке, — толпы ринулись обратно в город.