Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2004)

М озаика войны

Надежда Крюкова

“Русские — это люди высшего

порядка!”  

В начале 80-х годов прошлого века, работая в нашем посольстве в Норвегии, я познакомилась с интереснейшим человеком — Адамом Егеде Ниссеном, или просто Адамом Адамовичем, как мне его отрекомендовали. Он был врачом, лечил рабочих. Образование получил в Советском Союзе в 30-х годах прошлого века.

— Хорошо помню эти годы, — рассказывал Адам Адамович, — борьба за Советский Союз была самым актуальным вопросом. Мы дискутировали его всюду — в школе, на улице, дома. Очень много о вашей стране рассказывал отец, делегат Коминтерна. И вполне естественно, что мне самому давно и страстно хотелось увидеть эту замечательную, почти сказочную для тогдашней норвежской молодёжи страну. Страну, где нет больше богачей и безработицы, где все как один трудятся на общее благо.

И летом 1932 года исполнилась наконец моя давнишняя мечта: я поехал в Москву, учиться. Но поскольку на вступительные экзамены я опоздал и на первых порах не знали, куда меня деть, то включили в состав делегации от МОПРа, находившейся в то время в Москве. Таким образом, моё пребывание в Советском Союзе началось неожиданно с путешествия: мы поехали сначала в Карелию, а потом в Среднюю Азию.

Я много тогда писал об этой поездке. Мои заметки публиковались в норвежской рабочей газете “Арбейдер” (“Рабочий”). Во время этой поездки я познакомился, а потом и подружился с Ниной Крымовой: она была переводчицей нашей делегации.

После возвращения в Москву её муж, Павел Герасимович Шарманов, неожиданно предложил мне поселиться у них. О большей удаче я не мог и мечтать. Ведь я знал тогда всего несколько русских слов.

У семьи Крымовых был очень интересный круг друзей: артисты, политические деятели... И пока я жил у них, почти ежедневно бывал в театре или на концерте.

Павел Герасимович, насколько помню, был редактором какого-то журнала. Он был очень суровым и требовательным человеком — прежде всего к себе! Но и к другим. Одним словом, за то время, что я прожил в этой семье — около года, меня воспитали во всех отношениях! — Адам Адамович смеётся.

— С 1 января 1933 года меня зачислили наконец студентом Первого Медицинского института, и для меня началась совсем иная жизнь. А ещё через некоторое время, когда я переехал от Крымовых в студенческое общежитие на Моховую, с головой ушёл в бурную студенческую жизнь. Домой же, как упоминал, приезжал только летом, на каникулы. И теперь уже не отец, а я часами рассказывал родным, друзьям и знакомым о своей жизни в Советском Союзе. А рассказать было о чём! Ведь всё, что я видел, чувствовал, осознавал, живя в Москве, было так ново, так необычно для меня.

В 1938 году я окончил институт. Своё последнее лето в Советском Союзе, как и первое, провёл в путешествии с друзьями.

Нас было пятеро. Мы путешествовали по Закавказью — прошли пешком от Нальчика до Зугдиди, через всю Сванетию! Тогда, помню, эти места казались нам уголком чудом сохранившегося до наших дней средневековья: ни электричества, ни дорог...

Осенью 1938 года я вернулся домой с советским дипломом врача. Но чтобы получить право на обзаведение собственной практикой, я должен был, как многие другие специалисты, получившие образование за границей, сдавать дополнительные экзамены. К счастью, в это время у меня появилась возможность наняться врачом на китобойное судно, что я, из экономических соображений, и сделал. Известие о начале войны застало наш экипаж в Атлантике, на пути домой. Домой мы, однако, не попали: флот был национа­лизирован и приказ был ехать в Тринидад, Вест-Индию.

После долгих мытарств с командой этого судна я очутился наконец на суше — в Халифасе, в Канаде: там строился в это время норвежский воздушно-тренировочный лагерь, и меня взяли туда врачом. Потом, вместе с воздушной эскадрильей, я оказался в Исландии, где прожил около года, после чего меня командировали в Нью-Йорк.

По пути в Нью-Йорк наше судно торпедировали, и вместе с частью экипажа, в январские штормы, в течение долгих девяти суток мы находились в открытом море в шлюпке. Мы уже склонялись к мысли, что нам конец, когда неожиданно нас подобрал экипаж канадского миноносца. Две другие лодки с людьми, насколько знаю, пропали без вести.

В Нью-Йорке меня зачислили ассистентом профессора Креба — военного врача, который занимался комплектованием медицинского оборудования и медикаментов для военно-полевых госпиталей. До обеда я работал под началом профессора, а после обеда, до глубокой ночи, в открывшейся там вскоре после начала войны клинике для норвежских моряков. Работали мы как звери.

Так прошло два года. В октябре 1944 года меня неожиданно вызвали телеграммой в Лондон: в годы войны, как известно, там находилось норвежское коалиционное правительство.

Когда я доложил о своём прибытии, мне сказали, что я включён в состав норвежской Военной миссии и что в ближайшие несколько дней мы должны выехать в Финмарк: от советского командования было получено сообщение о готовящемся наступлении советских вооружённых сил в северо-западном направлении. Это означало, что долгожданное освобождение дорогой нам всем Норвегии было не за горами.

Мы все тогда хорошо понимали, что своими силами нам не одолеть фашистов и что единственная страна, которая может — и захочет! — помочь нам в этом — Советский Союз. Не Англия и не США, а Советский Союз. Ибо два предложения, с которыми наше коалиционное правительство обратилось к их правительствам с аналогичной просьбой: помочь силам сопротивления Норвегии, — были к тому времени отклонены обеими странами. И нашей единственной надеждой стал тогда Советский Союз.

Норвежская делегация состояла из шестнадцати человек, из которых двое были коммунистами: Юст Липпе и я, что вначале очень удивило нас. Но потом мы поняли — это был всего-навсего красивый жест со стороны нашего правительства. Оно хотело подчеркнуть тем самым свою лояльность коммунистической России. На время, конечно, а там — видно будет...

Едва Адам Адамович произнёс эти слова, как мне тотчас вспомнилось то, что сказал нам с мужем норвежский писатель из Киркенеса, один из авторов книги воспоминаний о тех суровых днях войны: “Вскоре после вступления советских войск в Финмарк, — начал свой рассказ писатель, — наше правительство направило советскому командованию телеграмму следующего содержания: “С чувством восхищения следим за героической и победоносной борьбой Красной Армии. Население северных районов Норвегии будет приветствовать союзническую Красную Армию как освободительницу. Норвежские вооружённые силы примут посильное участие в боевых действиях. Население, так же как и гражданские власти, получившие соответствующие полномочия, сделают всё необходимое для общей борьбы против оккупантов. Освобождение северных районов Норвегии будет встречено с радостью и чувством огромной благодарности всем норвежским народом, что ещё больше скрепит дружбу между нашими двумя странами”.

— А следом за этой телеграммой, — продолжал писатель с иронической усмешкой на губах и горечью в голосе, — была спешным порядком тайно отправлена другая телеграмма: “Немцев разоружайте, но не переусердствуйте в этом”.

В тот момент, когда я слушала рассказ Адама Адамовича о его поездке в Финмарк, у меня было очень сильное желание сказать ему об этих двух телеграммах, но я сдержалась: ни к чему сейчас перебивать ход его мыслей, подумалось.

— Руководителем нашей миссии был назначен полковник Дал — Арне Дал, — поправился Адам Адамович. — Тогда он был ещё полковником, генеральское звание получил позднее. На двух катерах-истребителях мы поехали сначала в Мурманск, а уже оттуда — в Финмарк...

— Как вас встретили в Мурманске, Адам Адамович? — решаюсь я задать первый за всё время беседы вопрос. В ответ он улыбается:

— Наверное, вы думаете, что цветами, шумно и торжественно... Отнюдь нет: время-то какое было! Из Мурманска в Финмарк мы ехали на машинах. Ехали днём и ночью. И чем ближе мы подъезжали к конечной цели нашего пути — к Киркенесу, тем всё чаще и чаще навстречу нам стали попадаться обозы с ранеными и убитыми: в Финмарке шли уже ожесточённые бои. Когда же мы добрались наконец до Киркенеса, город был уже освобождён советскими войсками.

При первой встрече с советскими воинами они произвели на меня огромное впечатление, — я никогда не забуду это! Да разве такое можно забыть? Снабжение наше было полностью за счёт Красной Армии: нам давали сухари из чёрного хлеба, что было нам в диковинку: до этого мы никогда такого хлеба не ели! Давали колбасу, масло, консервы...