Наталия Литвинова - Любовь моя безгрешна

Там, в мире сердца благодатном,

Наш век как ясный день пройдет;

С друзьями и тоска приятна,

Но и тоска нас не найдет.

Когда ж придет нам расставаться,

Не будем слез мы проливать:

Недолго на земле скитаться;

Друзья! увидимся опять.

4.

Между этими двумя смертями в жизни Жуковского многое происходит: он заканчивает пансион с медалью за отличные успехи, в течение года служит чиновником в Соляной конторе, добивается отставки и возвращается в родное село Мишенское, где обе его матери - родная и названная - с нетерпением и радостью ожидают его. Печатается в карамзинском "Вестнике Европы", занимается переводами из Сервантеса, Шиллера, Грея. Начинает преподавать русскую и зарубежную словесность и историю дочерям своей единокровной сестры Екатерины Афанасьевны Протасовой, которая в связи со смертью кругом задолжавшего мужа находится в весьма стесненных обстоятельствах. Девочки задумчивая, немного печальная 12-летняя Маша и жизнерадостная хохотушка 10-летняя Саша - в восторге от уроков увлеченного своим делом 22-летнего Жуковского. Впервые он разрабатывает методику сравнительного анализа литературных произведений одного жанра и рода (которую он успешно применит через 20 лет, воспитывая престолонаследника, Великого Князя Александра Николаевича). И незаметно для себя он начинает понимать, что любит старшую из сестер. Он и сам удивлен этому чувству к "почти ребенку" и объясняет его тем, что он видит Машу "не таковою, какова она теперь, а таковою, какова она будет".

Девочки с нетерпением ожидают каждого урока. Едва завидя издали своего доброго учителя, идущего широкой дорогой из Казачьей Слободы города Белёва - где годом раньше Жуковский построил по собственному проекту дом для себя и своей матери - они выбегают на крыльцо и гадают, где будут заниматься сегодня: в классной комнате или на природе. Во время прогулок Жуковский не только рассказывал им о "естественных законах", но и, делая быстрые, воздушные, летящие зарисовки с натуры, учил девочек рисовать. Младшая, Саша, выказывала необыкновенные способности к живописи, и учитель, сам прекрасный художник, был в восхищении. Маша тоже старалась не отставать. Но чем бы они ни занимались - литературой, историей, естествознанием или рисованием - Жуковский убеждал их, что человек должен быть чувствительным, добрым и милосердным.

На всех уроках присутствовала мать девочек, Екатерина Афанасьевна, единокровная сестра поэта, одетая всегда в черное - знак глубокого траура по умершему в 1797 г. мужу, неулыбчивая, строгая, вечно обремененная нелегкими хозяйственными заботами. Нередко она жестоко ругала дочерей, особенно доставалось Маше, тихой и чувствительной, на глазах у которой тут же появлялись слезы; бойкая и жизнерадостная Саша воспринимала брань матери более спокойно. Жуковский с жаром заступался за сестер, убеждая Екатерину Афанасьевну в том, что материнская любовь проявляется в поддержке и сочувствии, а она вызывает у детей слезы, страх и неверие в собственные силы.

Сестры подрастали, и обе были по-детски влюблены в своего доброго и веселого учителя. Любовь же Жуковского к Маше крепла, но он до поры скрывал это чувство, справедливо полагая, что Екатерина Афанасьевна станет трудно преодолимой преградой его счастью. Складывалась странная, но весьма знакомая по романам сентиментализма ситуация: юная ученица влюбляется в своего учителя, бедного и незнатного. Кто возьмется определить, что здесь первично, а что - вторично? То ли Маша полюбила талантливого и доброго учителя Жуковского, а потом в литературе нашла подобные примеры, подтверждающие ее "естественное право" выбирать по сердцу, а не по положению, то ли, прочитав Руссо, невольно "спроецировала" литературный сюжет на собственные чувства?

А тем временем Жуковский не только с огромным удовольствием учительствует и всё больше убеждается в том, что преподавание - дело его жизни, но и становится редактором "Вестника Европы", т.к. редактировавший его ранее Карамзин полностью переключился на работу над "Историей государства Российского". (Отмечу в скобках любопытную деталь: Карамзин и Жуковский были свойственниками, т.е. Карамзин в первом браке был женат на младшей сестре мужа Екатерины Афанасьевны Протасовой; первая жена историографа скончалась совсем молодой, оставив грудную дочь Софью, а второй раз Карамзин женился на единокровной "незаконнорожденной" сестре Петра Андреевича Вяземского - Екатерине Колывановой.) В 1808 г. Жуковский публикует в "Вестнике Европы" свободный перевод Бюргеровой "Леноры", назвав свою балладу "Людмила". И без того популярный к тому времени поэт становится по-настоящему знаменитым, положив начало так называемому "мрачному романтизму" в русской литературе. Три года он хранит в тайниках своей души глубокую любовь к юной ученице (а Маше уже 15 лет), счастливый уже ее восторженной привязанностью, ее искренним смехом, ее сияющими благодарностью глазами, всё еще не решаясь открыть сердце матери своей избранницы, да и ей самой тоже. Однако конфликт "Людмилы" - недосягаемость любви земной и возможность любви "за могилой" - подсказывает, что интуитивно поэт как бы предчувствует свою собственную судьбу: слова о предложении руки и сердца еще не произнесены, но результат их уже как будто известен. И действительно, когда наконец в 1808 г. Жуковский посватался к Маше, то Екатерина Афанасьевна ответила решительным отказом. Поначалу ей это чувство казалось всего лишь "минутным увлечением", не более чем данью моде на романтизм. Иронизируя, она писала своей старшей сестре: "Тут Василий Андреевич сделался поэтом, уже несколько известным в свете. Надобно было ему влюбиться, чтобы было кого воспевать в своих стихотворениях. Жребий пал на мою бедную Машу".

Жуковский тяжело переживал этот первый отказ, но отнюдь не отчаивался: во-первых, Маша, безусловно, отвечала ему взаимностью, а во-вторых, она была еще так молода, впереди еще, казалось, столько времени; они оба надеялись, что Екатерина Афанасьевна, по размышлении здравом, убедившись в их преданной и возвышенной любви и желая - вне всякого сомнения подлинного счастья своей дочери, изменит свое решение и в конце концов согласится отдать Машу за Жуковского. Тот же пока оставался в доме учителем, обещая своей сестре относиться к Маше "по-братски".

Дела всё чаще звали Жуковского в Москву и Петербург, всё реже появлялся он в своем двухэтажном домике в Белёве. В эти годы Жуковский напряженно размышлял о своем будущем: какое поприще избрать, на чем остановить свой выбор, где он сможет принести большую пользу Отечеству: литература или педагогика? Вокруг него постепенно собирался круг литераторов: те, с которыми он учился еще в Благородном пансионе - Алексей Мерзляков, Александр Воейков, Дмитрий Дашков, и те, с кем он познакомился и близко сошелся в Москве - Василий Львович Пушкин, Константин Батюшков, Петр Вяземский и в Петербурге - Иван Андреевич Крылов и Гавриил Романович Державин. Все эти поэты очень высоко ценили вдохновенный дар Жуковского, и, казалось, сама судьба делает за него выбор...

Тем временем Мария Григорьевна Бунина и Елезавета Дементьевна, сложившись, купили Жуковскому небольшую деревеньку Холх в окрестностях Белёва с 17-ю крепостными - как раз напротив того места, где поэт построил (и вновь по собственному проекту) дом для Маши, надеясь, что он со временем станет ее "дворянским гнездом".

Но всего лишь через год, в 1811 году, на 82-м году жизни умерла Мария Григорьевна, и - словно торопясь за своей благодетельницей и старшей любезной подругой - ровно через 12 дней отошла в мир иной и родная мать Жуковского, Елизавета Дементьевна - турчанка Сальха. Умерла на руках единственного сына, приехав навестить его в Москве. Василий Андреевич похорил ее на Девичьем поле, глубоко потрясенный этой утратой, сожалея слишком поздно о том, что совсем мало виделся с нею и практически не знал ее. А Екатерина Афанасьевна, переживая смерть матери, Марии Григорьевны, еще более замкнулась в себе, погрузившись в еще большую печаль: и по давно умершему мужу, и по недавно скончавшейся матери. Нечего было и думать о том, чтобы в это время вновь обратиться к ней с предложением отдать в жены Машу. Они по-прежнему любили, боготворили друг друга и по-прежнему не имели возможности соединить свои сердца под брачным венцом...

5.

Через год Наполеон форсировал Неман, и его войска бодрым маршем двинулись в глубь России, практически не встречая сопротивления в первые недели войны. Александр I срочно поменял главнокомандующего, назначив на место холодного и необщительного Барклая-де-Толли фельдмаршала Кутузова любимца армии. По всей стране шло формирование партизанских отрядов и народного ополчения. В рядах московских добровольцев - Вяземский, Грибоедов, Лажечников, Жуковский. Василий Андреевич зачислен поручиком 1-го пехотного полка Московского ополчения. Он принимал участие в Бородинской битве и в сражении под Красным; работал в походной типографии своего друга и однокашника, профессора Дерптского университета Андрея Кайсарова; составлял деловые бумаги для самого Кутузова, за что тот прозвал поэта "златоустом"; провел месяц в Орле, куда был направлен закупить лошадей и продовольствие для русской армии, а также договориться о размещении тысячи раненых солдат и офицеров и где увиделся с Екатериной Афанасьевной, с Сашей и со своей любимой Машенькой... Когда, несколькими неделями позже, он завершит "Певца во стане русских воинов", тут же распространившегося по всей России, там будут и такие строки: