Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №7 (2003)

Между прочим, во всякой науке открытие предмета — нового и существен­ного — это, так сказать, то начало, которое есть половина дела.

Может быть, это огорчит тебя, но твое письмо произвело на меня гораздо большее впечатление, чем статья. Здесь тебя ничто не ограничивает — и мысль твоя свежа, своеобразна, открыта. Так и нужно писать. Кстати, в лучших местах статьи ты приближаешься к этому идеалу.

Надеюсь, ты не в обиде на критику. Что еще сказать? Очень советую изучить книгу: Э. Ильенков “Диалектика абстрактного и конкретного в “Капитале” Маркса” (изд. АН СССР, 1959). Ильенков — это наиболее значительный из печатающихся философов. В свое время он сыграл большую роль в “становлении” моем и некоторых моих коллег. У книги этой есть один недостаток — она написана слишком просто (бывает и так!). Поэтому читать ее надо крайне внимательно, стремясь под внешней простотой увидеть сложную и богатую мысль. Изучи эту книгу обязательно. Название её — чисто прагматическое. В этой книге изложена теория познания.

Желаю тебе самого хорошего, и прежде всего — не уставай расти.

Жму руку

Вадим

С тех пор Вадим Валерианович Кожинов является моим постоянным Учителем и Другом. В 1995 году я послал ему письмо в котором сказал: “Я пишу Вам письмо в вагоне сразу после нашей последней встречи: я успел Вам сказать только одно — что Вы для меня были и остаетесь настоящим Учителем. Вы определили мою судьбу”. Когда я бывал в Москве, мы часто не расставались сутками, а то и неделями, особенно когда жили на его даче в Переделкине. Дом его всегда был открыт для друзей и учеников, причем и ночью (помню приезды А. Передреева). И всегда душой компании (интеллектуальной) был он — Дима. Всегда — лидер, за любым столом — тамада. Он покорял всех присутст­вующих своей волей, своим интеллектом, страстью, творческой энергией (пассионарностью).

Он познакомил меня почти со всеми тогдашними друзьями — писателями, поэтами, критиками, учеными, давал их адреса и телефоны, водил меня на многие литературные и исторические мероприятия, на свои лекции и поэтические семинары, на могилы великих деятелей русской культуры, в театры и даже ресторан ЦДЛ (Центральный дом литераторов). На свои очень скромные деньги. Но при всей кипучести его жизни Вадим оставался великим тружеником.

Огромную роль в моей судьбе сыграло то, что Вадим познакомил меня с русской религиозной философией (тогда запрещенной официально): с Н. Фёдо­ровым, В. Розановым, Н. Бердяевым, а потом со славянофилами, евразийцами, к которым позже себя причислял, и др. В частности сказал (цит. по своей записи в дневнике): “Сам я русской философией заниматься не буду — поздно. Но тебе составлю список литературы, который надо будет изучить. Если будешь знать один период — любой, но знать досконально — оттуда вытянешь и всю цепь культуры. Это как срез ствола дерева — по любому можно узнать судьбу целого. Список вышлю письмом”.

Особенно мне дорого то, что Вадим Валерианович познакомил меня с Михаилом Михайловичем Бахтиным. Произошло это так. Осень 1969 года. В то время благодаря огромной энергии Кожинова и помощи его друзей была переиздана книга М. Бахтина “Проблемы поэтики Достоевского”, впервые опубликована книга о Ф. Рабле, ряд статей, а сам М. Бахтин из Саранска переехал в Москву и вместе с женой был помещён в Кремлёвскую больницу в Кунцеве. Вадим должен был отвезти из журнала “Вопросы литературы” гранки его статьи “Эпос и роман” (опубликована в 1970 г. в № 1). И взял меня с собой. Но заранее был заказан лишь одни пропуск на имя самого Кожинова. Тогда Вадим Валериа­нович сказал, чтобы я прошел к Бахтину под его именем, передал гранки, дождался исправления и поговорил с ним, а он под моим именем попытается получить другой пропуск. Однако была суббота, высшего начальства не было, пройти даже по просьбе самого Бахтина не удалось, и Кожинов прождал меня в проходной 3—4 часа. Он знал, какое колоссальное впечатление произведет на меня эта встреча, как она скажется на мне в будущем, и пожертвовал самому ему очень нужные и дорогие часы общения с этим великим мыслителем. Многие ли сегодня пошли бы на это? Моя встреча с Бахтиным и его другом и помощником — женой Еленой Александровной — подарок судьбы, даже Божий дар. Позже я не раз ездил с Вадимом к Михаилу Михайловичу, участвовал в общих беседах, учился у него, и с тех пор стал считать себя не только учеником Кожинова, но и Бахтина. Все тридцать лет моей работы в КубГУ я стремился передать своим ученикам тo, что получил от этих великих своих учителей.

Другой эпизод, много говорящий о душевной щедрости Вадима Валериа­новича. 17 сентября 1971 г. я беседовал с ним о Юрии Селезнёве по поводу его поступления в аспирантуру. Кожинов хотел ему помочь, но надо было срочно попросить маму Юры выслать из Краснодара недостающие документы. А телефона тогда у неё не было. И вот из квартиры Кожинова я позвонил в Краснодар моей жене, чтобы она поехала к Прасковье Моисеевне Селезневой и, переполненный восторгом от исполнения Baдимом романса “Гори, гори, моя звезда”, попросил его спеть по телефону этот романс моей жене. И он спел! Незнакомой женщине, по просьбе аспиранта, со своего телефона в другой город...… А пел он под гитару великолепно! Сам положил на музыку множество стихотворений и классиков, и своих друзей. Прочтите стихотворение А. Передреева “Как эта ночь пуста, куда ни денься...”, где, обращаясь к Кожинову, поэт просит: “Настрой же струны на своей гитаре, настрой же струны на старинный лад ...” А одну из последних статей Кожинов назвал так: “Песня — путь к спасению русской души”. Кстати, о Селезневе Вадим написал мне в одном из писем:

20.1.85

Дорогой Слава!

Отослал тебе письмо — и вскоре все-таки пришло твоё. Так что извини, я думал, что ты просто забыл .

He могу не выразить глубокого удовлетворения плодами твоей деятельности! (по поводу издания его книги “Память созидающая” в Краснодаре. — В. П. ) План очень хороший, только все ли продумано с объемом? Имей в виду, что в Москве выйдут книги Юры, и надо бы узнать о их содержании, чтобы не повторять их в краснодарской. Узнай у Калугина.

Теперь об одном неприятном моменте. Вадим Кузнецов (отец последней жены Селезнева. — В. П. ) страшно разозлился на меня из-за того, что я без восторга (мягко говоря) отношусь к его дочери (кто-то ему донес). Он, слышал я, повсюду говорит, что я ничего хорошего (а только плохое) не сделал для Юры. Ты-то, вероятно, знаешь, что первые 3—4 года вхождения в литературу он целиком исходил из моих уроков и помощи и затем три года жил у меня на даче (после того как не смог уже жить в общежитии Лит. института).

Словом, ты должен знать, что В. Кузнецов, без сомнения, будет всячески препятствовать моему участию в краснодарском издании. Я не собираюсь хоть как-то “бороться” — мне это совершенно ни к чему. Единственное – в этом я просто вижу свой долг, — что я намерен сделать — написать воспоминания для книги.

Исходя из этого, ты, надеюсь, понимаешь, что я не смогу выполнить многих твоих просьб (в частности, В. Кузнецов, конечно же, поднял бы скандал если бы я стал составителем).

Возможно, я несколько преувеличиваю. Нo, по-видимому, ты сам вскоре столкнешься с этой ситуацией.

Теперь об авторах. Необходимо обращаться к большинству из них — Проскурину, Белову, Астафьеву, Потанину, Палиевскому, Ганичеву, Михайлову, Скатову, Севастьянову — от имени редколлегии. А составить её лучше из краснодарцев ( немногих ) во главе с Лихоносовым. Скажем, ты, Федорченко, Бардадым. Я не возражаю против того, чтобы войти в нее, но, думаю, В. Кузнецов будет протестовать.

Напиши о своих соображениях. Я понимаю, что чрезвычайно трудно писать письмо с небольшим интервалом. Это, вероятно, выше твоих сил. Но все же попробуй. Обнимаю, В. К.

P.S. Надеюсь на книгу “Очерки истории алан”.

Хотел бы напомнить еще одну фразу из опубликованных воспоминаний Кожинова о Ю. Селезневе: “Естественно, Юрий в Москве сразу вошел в весьма широкий круг людей, с которыми я был связан, притом не только собственно москвичей, но и вологжан, ленинградцев и даже — хоть это может показаться странным — уроженцев Кубани, с которыми он по тем или иным причинам не сблизился на родине (среди них были, скажем, Юpuй Кузнецов и Владислав Попов). И говорить обо всем этом — значило бы изобразить целую полосу литературной и культурной жизни Москвы и даже России в целом”.