Георгий Анджапаридзе - Этот серьезный развлекательный жанр

Нгвено намеренно избегает любых поворотов сюжета, которые могут показаться неоправданными, что нередко бывало даже у таких признанных мастеров жанра, как Агата Кристи. Задача автора не только создать увлекательное повествование, любой ценой заинтриговав читателя, но прежде всего отразить действительность.

Аналогичную задачу, очевидно, ставит перед собой и Дэвид Дучи, автор «Смертельного сафари». Дучи хорошо знаком с творчеством знаменитого американского писателя Реймонда Чандлера, одного из создателей школы так называемого «крутого детектива».

Частные детективы — Марло у Чандлера и Канджа у Дучи — оба бедны и одиноки, оба в высшей степени добросовестны и готовы поставить интересы клиента выше собственных, оба обладают высоким чувством собственного достоинства и готовы дать сдачи любому, даже самому могущественному обидчику. Оба ироничны и видят мир таким, каков он есть, без прикрас. Оба находятся в достаточно сложных взаимоотношениях с полицией. «Смертельное сафари», как и романы Чандлера, написано от первого лица.

Дучи нарушает хронологию и начинает роман, так сказать, с «середины», задавая читателям головоломную загадку: зачем компаньонам работодателя Канджи понадобилось его убить?

Выяснить истину для героя становится делом профессиональной чести, к тому же он когда-то был подававшим надежды полицейским. И тогда он решается на шаг, который вряд ли сделал бы Марло, всегда полагавшийся только на собственные силы: Канджа идет к комиссару Омари, главе службы государственной безопасности.

Почему это так существенно? Дело в том, что Марло — принципиальный и последовательный индивидуалист, сам для себя устанавливающий нормы и законы. Полицейские для него конкуренты, а следовательно — противники. Только к очень ограниченному их числу он относится более или менее терпимо, как к недалеким коллегам, и может обратиться к ним за информацией, но никогда — за помощью.

Совсем иначе ощущает себя Канджа. Его отношения с всемогущим Омари вовсе не строятся на страхе детектива потерять патент. Омари когда-то был его инструктором в полицейском колледже, и у них с той давней поры сохранилось искреннее взаимное уважение. Более того, Канджа с самого начала конфликта с Омари понимает, что тот прав. Совесть подсказывает ему, что он должен ответить на просьбу Омари и помочь ему. Но у Канджи действительно безвыходное положение — заработанное на государственной службе не позволит ему расплатиться с долгами.

Герой — человек кристальной честности, что подчеркивается сообщением о том, как он заносит в специальную книгу все полученные от Шелленберга суммы и произведенные расходы. Но в то же время Канджа в полном смысле этого слова продукт современного кенийского, то есть капиталистического, общества. Довольно скоро поняв, что Шелленберг вовсе не тот, за кого он себя выдает, Канджа продолжает верой и правдой служить ему, не задавая никаких вопросов. О богатых людях и помыслить нельзя, что они преступники. Или проще и привычнее — кто платит, тот и заказывает музыку. Причем Канджа прекрасно чувствует холодное презрение, с которым относится к нему Шелленберг, но продолжает держаться с достоинством и исполнять свой долг так, как он считает нужным.

Таким образом, подспудный, не находящий в романе прямого выражения, но от этого не становящийся менее острым конфликт между Канджей и Омари носит чисто социальный характер. Главный же парадокс в том, что они оба правы. Государство в лице Омари ищет у Канджи помощи, но частный детектив не может надеяться на поддержку государства. Канджа, как и Марло, прекрасно все это понимает.

Но… наступает решающий момент, когда герою открывается взаимосвязь событий и тот огромный политический ущерб, который может понести его родина. Тут он уже похож не на Марло, а на человека, во всем остальном от него бесконечно далекого, на… Проныру Нельсона, рисковавшего многим ради незнакомого Эразмуса. Не дозвонившись до комиссара, он, как настоящий патриот, готов в одиночку противостоять преступникам, хотя знает, что шансы его на успех практически равны нулю.

Герой-расследователь в традиционном детективе обычно характер статичный, заданный автором раз и навсегда. Таковы и Холмс, и Пуаро, и тот же Марло. В этом есть свой художественный резон: герой скорее символ, знак, нежели полнокровный образ. Функция персонажа, ведущего расследование, отчасти сродни функции хора в античной трагедии: он аналитик и комментатор, выразитель этических норм общества, воплощенное возмездие.

Но современный детектив, несмотря на прочную связь с традицией, как уже говорилось, гибок и изменчив.

Дучи не только «позволяет» своему герою меняться на наших глазах, он вкладывает в его уста слова, совершенно немыслимые в устах «королей сыска» Холмса или Пуаро: «Я возомнил, будто мне понятны мотивы и логика наемных разбойников. Кто я такой? Жалкий третьесортный детектив, без всяких на то оснований, из одного тщеславия ввязавшийся в крупную игру…» Подобная самооценка, конечно, слишком сурова, но не будем забывать, что звучит она, так сказать, на последнем рубеже.

Именно в решающем поединке с Шелленбергом и Яносом Канджа раскрывается как человек, способный на самопожертвование во имя родины: «Раз уж все равно гибель неизбежна, пусть от этого будет хоть какая-то польза». Он трезво сознает свой долг и готов выполнять его до конца.

Оливер Канджа — настоящий патриот независимой Кении и имеет все основания радоваться тому, что «сорвал спектакль, на который янки позвали кенийских официальных лиц, как малых ребят, — смотрите, мол, и восхищайтесь нами!» Нельзя не разделить его гнев по поводу того, что «без нашего спроса и согласия они ведут свои войны в нашем собственном доме. Мишенью был американец, убийцы — тоже янки, они собирались обстряпать все по-своему, по-американски! Им все можно, они же сверхчеловеки!..»

Так в роман, созданный на первый взгляд точно по модели американского «крутого детектива», входит злободневная политическая тема — сознательный протест против неоколониалистских претензий западных держав, и прежде всего США.

Современный детектив органично осваивает важные социальные пласты, и прямой публицистический отклик на те или иные события детективу вовсе не противопоказан. Напротив, живые, эмоциональные наблюдения и оценки Канджи придают привычной литературной форме новое социально-критическое измерение.

Собственно, социально-критическая линия в романе «Смертельное сафари» имеет кольцевую композицию. Гневная филиппика героя в финале как бы предвосхищается, подготавливается, казалось бы, проходным эпизодом в туристическом агентстве: «Служащие туристических фирм быстро скучнеют, когда приходится иметь дело не с богатыми белыми клиентами».

Внимательное прочтение романа приводит к однозначному выводу — обретя политическую независимость в 1963 году, Кения получила в наследство от прошлых времен своего рода постколониальный комплекс, который за двадцать с лишним лет не только не был преодолен, но и дал пышные ростки неоколониализма. Речь идет не только об экономической зависимости от стран Запада, но и — а это главное — о степени внутренней духовной зависимости от образа жизни и мышления, насаждавшихся колонизаторами.

Предрассудки прошлого удивительно живучи. Не без горькой иронии говорит об этом Канджа: «Кенийские полисмены никогда не поверят, что белые способны ни с того ни с сего пристрелить в лесу черного. Это в нашей-то свободной африканской стране? Я и сам был того же мнения — вплоть до сегодняшнего вечера».

Шелленберг, разыгрывающий перед Канджей богатого западного предпринимателя, прямо формулирует то, о чем истые «джентльмены» обязательно бы умолчали: «Богатый человек не может кому-либо доверять. Это для него непозволительная роскошь… Богачей то и дело похищают, чтобы получить выкуп. Наши дети ходят и в школу под конвоем. Полиция против террористов беспомощна, правительства вконец себя скомпрометировали».

Глубочайшая ирония автора в том, что речь эту произносит хладнокровный и безжалостный террорист, готовый за сходную цену убить кого угодно. Но если малопочтенное его ремесло принесет ему богатство — он тут же спрячется за широкие спины телохранителей.

Логика богачей опровергается в романе «от противного». Шелленберг законченный негодяй и преступник, но в нем жива наивность первобытного буржуа — деньги, добытые любым способом, хороши.

Тем, у кого есть деньги, живется в Кении превосходно. В лагерь, куда приезжают белые туристы, всевозможные продукты доставляются из Найроби. Зато коренное население, особенно в районах, пострадавших от засухи, в буквальном смысле умирает с голоду: «Тощий скот околевал вдоль дорог на глазах у беспомощных владельцев, смирившихся с ударами судьбы».