Александр Мелихов - Каленый клин

Соединенных Штатов сколько-нибудь заметного ущерба.)

Пожалуй, я уже слишком отвлекся в своем стремлении показать, что мне вполне близка та солженицынская точка зрения, что политика русского правительства, обычно трактуемая как антиеврейская, не была вызвана какой-то специальной враждой, – чтобы дойти до будущей реальной вражды было вполне достаточно естественного хода событий, когда каждая сторона действует так, как только и может действовать в соответствии со своим пониманием собственных интересов и со своим набором предвзятостей (без предвзятостей же ни социум, ни индивид не способны ни видеть мир, ни принимать решения). И только потом, когда начинается защита фантомов от фантомов же, возникает святая ненависть.

“Но если, например, проследить биографии виднейших русских образованных евреев, то у многих мы заметим, что с рубежа 1881-82 гг. резко изменилось их отношение к России и к возможностям полной ассимиляции. Хотя уж тогда выяснилась и не оспаривалась несомненная стихийность погромной волны и никак не была доказана причастность к ней властей, а напротив – революционных народников, однако не простили этих погромов именно русскому правительству – и уже никогда впредь. И хотя погромы происходили в основном от населения украинского – их не простили и навсегда связали с именем русским”

(“Двести лет…”, с.207).

М-да… Я и впрямь как-то не задумывался, что в погромном Кишиневе

1903 года нееврейское большинство в подавляющем большинстве своем составляли молдаване и отчасти украинцы… Впрочем, либеральный катехизис не велит нам замечать национальностей, поскольку плохие люди национальности не имеют; так что пускай лучше остается без конкретного адреса: виновата Россия и довольно об этом. Или, чтоб уж совсем никому обидно не было, пускай будет виновато русское правительство. И Солженицын с этим согласен, он считает, что и русский народ ответственен за своих мерзавцев (“ни одна нация не может не отвечать за своих членов”, с.416), и русское правительство ответственно за погромы: “Или уж вовсе не держать Империи… – или уж отвечать за порядок повсюду в ней” (с.322).

Но – помня при этом, что ни одного доказанного факта организации погромов со стороны, с позволения выразиться, “федерального правительства” так никогда и не нашлось, – все аргументы в пользу этой версии относятся к разряду “Совершенно очевидно” и “Да кто же этого не знает!”. Для еврейских младенцев даже и какие-то вопросы по этому поводу есть циничный антисемитизм – тем более что младенцы русские и впрямь с бесстыдством невинности отрицают и самое существование погромов либо приписывают их самим евреям. Солженицын же хотя и приводит убийственные факты бестолковости и даже прямого попустительства со стороны местного начальства, все они говорят лишь о том, что без либеральной клеветы правительство выглядело бы только

“косным стеснителем евреев, хотя неуверенным, непоследовательным.

Зато путем лжи оно было представлено – искусным, еще как уверенным и бесконечно злым гонителем их. Такой враг мог быть достоин только уничтожения” (с.338).

Еще раз убеждаешься – фантомы в истории играют неизмеримо значительнейшую роль, чем факты. Более того, конфликт реальных интересов способен вызвать лишь взаимное раздражение, святую же ненависть возбуждают только коллективные фантомы. – Еврей, Буржуй…

Такой же фантом – на весь мир! – был воздут русским либерализмом из проклятого царского правительства, ибо оно слишком уж явно загораживало путь к еще одному фантому, воодушевляющему – вернее, к целой системе фантомов, в разной пропорции, по вкусу, включающей в себя “Демократию”, “Социализм” и всяческое “Братство Всех Со Всеми”

(ну, кроме разве что горстки негодяев, не имеющих ни роду ни племени). Неравенство же евреев для раздувания зверского фантома

“Царское Правительство” (а заодно и “Россия” – ну, тут уж лес рубят…) было настолько удачным компроматом, что, уже обретя возможность продвигать через Думу вожделенное еврейское равенство, прогрессисты этой возможностью так ни разу и не воспользовались: выгоднее было держать этот антиправительственный козырь в вечном резерве. И в каких-то серьезных благотворительных акциях в пользу столь многослезно оплакиваемых евреев свободолюбивые партии тоже замечены не были.

Все как сейчас – оплакивать бедных и несчастных лишь до той минуты, пока можно ими уязвить правительство, – в этом наши оппозиционеры – и красные, и белые, и синие, и зеленые, и коричневые, включая серых,

– неразличимы как матрешки. Ну, а насчет прилгнуть – тут тоже закон один для всех: чем возвышеннее цель, тем непринужденнее обращение с фактами – до мелочей ли, когда речь идет о Великой Правде! С ее высоты можно любую уступку вырывать у правительства с такой страстью, будто судьба мира стоит на карте, – но чуть правительство уступает, немедленно объявлять уступленное мелочью.

Но если, будучи уже совсем взрослым и даже немножко старым, впервые в жизни задумаешься: а в интересах ли правительства было устраивать погромы (обнаруживая в этом единственном случае поразительную согласованность всех частей и герметическую конспирацию)? И сразу же видишь, что нет: резко ухудшается международное, финансовое положение; еврейская молодежь не то что не оказывает признаков запуганности, но, напротив, как констатировал С.Ю.Витте, вместо

“зоологической трусости” наливается неустрашимостью; простонародье обретает опасную привычку к массовым беспорядкам… Впрочем, для младенца это не доводы: у него самого утилитарная сторона жизни не вызывает ничего, кроме скуки – он летит к папе за подарком, думает, в коробке пистолетик, а там – тьфу! – ботинки, – почему же он должен думать, что министры и государи руководствуются какими-то иными мотивами? Притом, и министры в самом деле всего лишь люди, они живут своими фантомами. И я подозреваю, что консервативный антисемитизм раздул свой фантом

Еврея как могущественного и бескорыстного Врага России в противовес либеральному фантому еврея как беспомощного и безобидного страдальца.

И так во всем. “Ага, Солженицын хочет показать, какие евреи мерзавцы

– уклонялись от службы в армии!” Хотя даже на мой, не самый, я думаю, рациональный взгляд, евреи были бы просто слабоумными, если бы не стремились уклониться от воинской службы в чуждом им государстве (которому и собственная-то интеллигенция желала всяческих провалов), не имея ни перспектив для военной карьеры, ни национальных традиций, поэтизирующих погоны, наганы… И сегодня подавляющее большинство образованных людей полагают, что можно ничуть не хуже служить отечеству на поприще врача, инженера, ученого, и совершенно по-еврейски стремятся устроить своих сыновей в вузы, “освобождающие от армии”. Причем осуждаются эти уклонисты чаще всего только по долгу службы да еще из зависти. Растущее нежелание отбывать воинскую повинность – в большой степени именно из-за него развитые страны перешли к профессиональной армии. Даже в Израиле, испытывающем нешуточную военную угрозу, все меньше и меньше желающих самолично держать границу на замке. Можно этому радоваться, можно сокрушаться, но таков дух времени, провозгласившего примат прав личности по отношению к правам государства. Весьма вероятно, что евреи в диаспоре в среднем и несколько больше следуют этому индивидуалистическому духу, чем другие образованные слои соответствующих стран, но, стоит вспомнить, дух этот уже победно веял над Европой, когда российские евреи еще не вылезали из лапсердаков.

Мне и вообще кажется, что евреи были скорее страстными последователями, чем творцами ведущих фантомов века. Но это вопрос отдельный, а, возвращаясь к началу, – сослужат ли “Двести лет…”

Солженицына примирению всеобщему – я думаю, нет, – тем более что

Солженицын не желает звать “и к такому согласию, которое основывалось бы на неправедном освещении прошлого” (с.6). Ведь иного согласия просто не бывает: всякое массовое, переходящее из поколения в поколение единство всегда основывается на системе коллективных иллюзий. Там же, где и впрямь ищут истину – в науке, – там не остается ни одного факта, который бы не оспаривался в нескончаемой борьбе научных школ. Может быть, когда-то и возникнет система фантомов, одинаково чарующая и русских, и евреев, но пока что таковая даже и не брезжит.

Пока что “каленый клин” вражды с каждой стороны составляют младенцы, которых невозможно переубедить, а можно только отвлечь: а вон птичка, птичка!.. И тогда уж по возможности не надо ему напоминать о его обидчике.

Можно сказать, что национальная вражда – в ее самом опасном, бескорыстном аспекте – проистекает из нашей детской готовности жить выдумками, из доверчивости к слухам, преданиям и к бескорыстию в зле наших врагов. Поэтому, когда народы достаточно повзрослеют, они утратят и священную ненависть друг к другу – она сменится, самое большее, досадой против удачливого конкурента. Но есть серьезное подозрение, что, повзрослев, народы просто исчезнут. Ибо их создает и хранит именно готовность жить выдумками и преданиями, а не более или менее проверяемыми фактами и материальными выгодами.