Геннадий Красухин - Портрет на фоне мифа и его критики

Вот почему я не могу согласиться с Н. Ивановой в том, что описание Саца у Войновича и Солженицына не слишком отличаются друг от друга. Показать приятеля беззубым, шамкающим, но веселым и добрым оригиналом совсем не то же самое, что презрительно назвать человека «мутно-пьяным» или «мутно-угодливым».

Поэтому не могу я согласиться и с теми, кто считает, что этой книгой Войнович нанес Солженицыну оскорбление. По мне, стиль книги "Портрет на фоне мифа" напоминает чеховские письма.

Вот, кстати, очень характерный пример, относящийся к нашей теме, отрывок из письма Чехова актеру А. И. Южину от 23 февраля 1903 года: "По-моему, будет время, когда произведения Горького забудут, но он сам едва ли будет забыт даже через тысячу лет. Так я думаю или так мне кажется, а быть может, я и ошибаюсь".[16]

А ведь именно из-за Горького Чехов сложил с себя звание почетного академика: возмутился травлей коллеги, как публично возмущался Войнович травлей Солженицына до его высылки из страны. И точно так же, как сейчас Солженицын, Горький имел многочисленных поклонников, и тоже нужно было иметь мужество, чтобы отстаивать свое независимое суждение.

Но я сказал о совпадении стиля. Это так и есть. Как и книга Войновича, письма Чехова прямые, откровенные, ироничные. И шутливые. Иногда горько-шутливые. Но никогда никого не унижающие.

Понимаю, что подобное сравнение может показаться некорректным: письма ведь не пишут в расчете на массового читателя. Но я веду речь только о близости манеры, которая дается не просто, даже людям одаренным. Что и показал Александр Исаевич Солженицын, обидевшись на Войновича за пародию, и так представив своего обидчика:

"В прошлом — сверкающее разоблачение соседа по квартире, оттягавшего у него половину клозета, — дуплет! — сразу и отомстил и Золотой Фонд русской литературы".

Помимо того, что это сказано неуклюже и грубо, удивляет утаивание того факта, что "сосед по квартире" был крупным советским вельможей. Вступая в борьбу с ним и с поименно названными могущественными покровителями «соседа», Войнович боролся с советской системой. И Александру ли Исаевичу не знать, чем могла закончиться такая борьба? Пустив в самиздат «Иванькиаду», Войнович рисковал не меньше самого Солженицына, отправлявшего свои произведения тем же путем.

Вот бы когда удивиться критикам и вступиться за Войновича и за его превосходную «Иванькиаду». Но ведь не только не вступились, пикнуть не посмели, напоминая своим коллективным обликом Якова Моисеевича Цвибака, редактировавшего под псевдонимом "Андрей Седых" нью-йоркское "Новое русское слово" — газету, куда В. Войнович отдал свой роман «Москореп», позже названный им "Москва 2042".

""Но имейте в виду, — предупредил романист, — в этом сочинении есть образ, напоминающий одного известного писателя". "Неужели Максимова?" испугался Седых. "Нет, нет, — сказал автор, — другого, пострашнее Максимова". "А-а, этого, — сообразил Яков Моисеевич, — ну что вы! Он, может, и страшный, но страшнее Максимова зверя нет"". "Страшный зверь" это и есть миф. Похоже, что Войнович нащупал самую примечательную его точку. Вот чего, думается мне, не понял М. Николсон, чья статья "Солженицын на мифотворческом фоне" печатается в этом же номере журнала. Добросовестно разбирая все написанное о Солженицыне за границей, М. Николсон делает своеобразный обзор книг не только западных писателей-политологов, но и некогда созданных в странах так называемой "народной демократии", возможно, по заказу КГБ. Большинство этих книг, судя по пересказу английского ученого крайне низкого уровня. Развлекательная беллетристика. Никакого отношения этот поток литературы, как увидит читатель, не имеет ни к нашей стране, ни к подлинным событиям того времени, ни к фигуре самого Солженицына. Так что "Портрет на фоне мифа" в этот выстроенный М. Николсоном ряд никак не вписывается. Ну да, история стукача «Ветрова» из нескольких упоминаемых романов аккумулирует в себе саморазоблачительные страницы из "Архипелага ГУЛАГ". В своей книге Солженицын объясняет читателю, почему он поддался минутной слабости и как Судьба помогла ему избежать унижения и позора. А низкопробные беллетристы вцепляются в ситуацию, где органы присваивают Солженицыну псевдоним «Ветров», и раздувают из этой условной фигуры образ зловещего сексота. Но подобные выдумки никак не связаны с проблемой «кумиротворения», о которой пишет Войнович.

Мифотворчество начинается с того, что целенаправленно выстраивают биографию героя, намеренно опуская не слишком лестные для него факты: так, если о «Ветрове» можно прочесть у самого Солженицына, — как его вербовали, как он подписал бумагу о сотрудничестве, уверенный, что ему удастся переиграть органы, и на самом деле выиграл, выйдя победителем из борьбы с ними, — то о его разговоре с помощником Хрущева Лебедевым Солженицын предпочел не вспоминать. А ведь все люди не без греха. И каждый может припомнить в своей жизни поступки, которые его не украшают. Солженицын, разумеется, тоже. Да, он еще в 1994 году в "Новом мире", как напомнила Л. Сараскина, опровергал периодически возникающие слухи о том, что по отношению к Шаламову вел себя небезукоризненно. "Войнович повторяет навет недобросовестного комментатора В. Шаламова…" — констатирует Л. Сараскина,[17] нисколько не озабоченная тем, что сама пересказывает Войновича недобросовестно. Ведь в его книге речь идет не о навете комментатора, а о той реальности, с какой столкнулся автор, оказавшись на Западе, где "Колымские рассказы" были почти никому не известны, поскольку печатались редко, понемногу и в малотиражном издании. Вот по этому поводу и написал Войнович, что Солженицын мог стать очень авторитетным предстателем за Шаламова перед западными издателями. Что он, Солженицын, легко добился издания тех вещей, которым протекционировал: публикации книги о шолоховском плагиате или сборника "Из-под глыб". Но поспособствовать изданию рассказов Шаламова — жуткого, леденящего душу свидетельства звериной бесчеловечности гулаговской системы и ее нравов — не захотел или не посчитал нужным. Что же удивляться циркулирующим в обществе слухам о, мягко говоря, непростом отношении Солженицына к Шаламову? Да и так ли уж они беспочвенны? Вот что рассказывает Александра Свиридова, сценарист фильма "Варлам Шаламов. Несколько моих жизней", читавшая в архиве переписку Шаламова и Солженицына: "…мне понравилось все, что писал Шаламов, и не понравилось все, что писал Солженицын (…) я убеждена, что роль Солженицына в исковерканной жизни Шаламова равна роли репрессивного режима большевиков… А может быть, даже страшнее, поскольку режим не мог ему помочь (да и Шаламов к нему не обращался), а Солженицын мог (и Шаламов к нему обращался). Солженицын понимал, кого он топит (…) В

89-м году журнал «Знамя» собирался опубликовать всю переписку Шаламова с Солженицыным, а я оказалась в Америке и передала информацию об этом Александру Исаевичу с предложением как-то оправдаться перед публикацией… Моментально в «Знамя» приходит телеграмма — это было первое послание Солженицына в Россию! — что он запрещает печатать свои письма к Шаламову, но… разрешает печатать письма Шаламова к нему! Эту телеграмму опубликовали в журнале".[18]

Поэтому не Войнович и не названные М. Николсоном литераторы подлинные авторы мифа. Герой Войновича и есть автор мифа о себе, подхваченного и развитого многими.

Но, как было сказано, таково действие сотворенного мифа, что вознесенного им не только возвеличивают, но и боятся. Как А. Седых В. Максимова, как нынешние критики А. Солженицына. А то, что Алла Латынина в цитированной здесь мною газетной колонке восклицает: "Это о Солженицыне-то нельзя высказать критических соображений. Да их только и делают, что высказывают — все кому не лень", — так это она снова передергивает, подменяя теперешние времена давними. И благодушие Натальи Ивановой по поводу легкости для Войновича донести нынче до читателя подобную вещь кажется мне наигранным: "А напечататься сейчас, тем более Войновичу, совсем не трудно: книжка вышла, и каждый желающий может ее прочесть".[19] Потому что каждый желающий может прочесть в этой книжке, как ее отвергли в одном известном толстом журнале. Думаю, не за то, что она показалась редакции художественно несостоятельной.

1 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10 тт. Изд. 4-е. Л., 1977–1979. Т. 7. С. 276.

2 Чуковская Елена. "Первый признак вандализма…"/Новое время. 2002. 25 августа.

3 Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. 1918–1956: Опыт художественного исследования. Т. 2. М., 1990. Гл. 18 "Музы в ГУЛАГе". С. 325.

4 Знамя. 2002. № 10. С. 187.