Газета Завтра - Газета Завтра 161

Чтобы уяснить себе место и значение появления в этот момент “третьей силы”, необходимо увидеть картину в более общем виде. Дело в том, что к лету 1996 года начала все яснее проявляться сложившаяся кланово-политическая “близнецовость” Таджикистана и Афганистана, по которой можно судить о центрально-азиатской обстановке в целом. Упрощенно-схематически можно выделить несколько ролевых пар:

— Рахмонов (Куляб) — Раббани (таджики Масуда);

— Движение Исламского возрождения Таджикистана — Движение Талибан;

— “узбекская партия” Ленинабадской области (“третья сила”) — узбекский генерал Абдуррашид Дустум (“третья сила”);

— перекрываемый во время боевых действий Анзобский перевал между Ленинабадской областью и югом — перекрытый Дустумом при подходе талибов на север перевал Саланг;

— Памирский Горный Бадахшан — Афганский Бадахшан.

Соответствие здесь очевидно, и до середины-конца лета все двигалось по законам этого соответствия: “проузбекский” блок Абдуллоджанова “Национальное Возрождение” договаривался с ОТО, Дустум, соответственно, с талибами, а Ислам Каримов давно уже договорился о взаимодействии с правительством Беназир Бхутто.

Именно в этой неблагоприятной для России ситуации к таджикским переговорам подключился Е.Примаков, выдвинув впервые предложение о встрече Рахмонова и Нури в Москве, при немедленном положительном отклике Рахмонова. И неизвестно, как сложилась бы судьба этого преложения, если бы при наступлении талибов (сначала сдержанном, а потом стремительном) сложившиеся отношения не начали дробиться и сминаться, и к середине осени не оказалось, что:

— Дустум и Масуд, останавливающие талибов, — в альянсе;

— правительство Бхутто — в отставке;

— таджикская оппозиция — в тревоге и в состоянии раскола.

С этими же изменениями связано, кроме всего прочего, и то обстоятельство, что Узбекистан оказался не в состоянии довести свою неприветливую в отношении Рахмонова таджикскую политику до конца, поскольку за этим концом — угроза исламизации самого Узбекистана. В силу этого обстоятельства миротворческая инициатива и оказалась в руках России.

С другой стороны, таджикская оппозиция, одной своей частью вступившая в переговоры с талибами, другой частью от них дистанцировалась. Причем до такой степени, что командир ОТО Резвон Садиров воевал с талибами под началом Масуда, а Ходжи-Акбара Тураджонзода угроза их наступления толкнула на беспрецедентные заявления: “Мы с Масудом дружим семьями, а сообщения о переговорах с талибами нельзя назвать иначе, как бредом”; и ранее: “Мы боремся против режима Душанбе, но ни в коем случае не против России. Среди руководства таджикской оппозиции вы не найдете никого, кто выступал бы сегодня против российского присутствия в Таджикистане. И мы ни в коем случае не ставим своей целью построение в Таджикистане исламского государства”. Можно было бы не поверить своим ушам, если бы последняя фраза в менее резкой форме не была повторена оппозицией в Москве 23 декабря сразу после подписания соглашений.

Если это и не “дипломатическая победа”, то во всяком случае очевидное усиление позиций России (оно, однако, может оказаться столь же временным, как и таджикские соглашения, в которых главные мирные завоевания еще впереди).

Но факт остается фактом — уступки таджикской оппозиции сделаны, и само создание Комиссии по национальному примирению с ее нынешним именем и формой — это реализованная идея экс-премьера Абдуллоджанова. Во время встречи в Москве он оставался “за кадром”, но в ноябре объявил создание такой комиссии с “широкими властными и исполнительными полномочиями” ключевым пунктом своей программы. Другой вопрос, что состав комиссии будет известен лишь после встречи сторон 5 января в Тегеране, на которой поэтому можно ожидать начала осложнений. Например, уже сейчас определено, что решения комиссии обязательны для всех, кроме президента Рахмонова. То есть — условия для двоевластия уже создаются.

Самая же существенная неопределенность, которая смущает всех — как, и опираясь на чей авторитет, выстроить новый клановый баланс, как будет идти мирный процесс в самом Таджикистане, а не на переговорах, и не закончится ли он уже в самом начале возвращения в республику таджикских беженцев и формирований оппозиции. Все напряженно ждут, как будет протекать раздел власти и собственности с оппозицией. (И не только гласных статей дохода, но и негласного разделения поступлений от экспортспособных предприятий и наркотранзита). Кстати, и насчет гласного разделения у Абдуллоджанова есть пункт в программе (единственной — сформулированной и опубликованной):

“Проведение мероприятий по демилитаризации и обеспечению занятости боевиков, в том числе:

а) осуществление мер по реорганизации действующих силовых структур, переподготовка военных кадров, в том числе и в зарубежных учебных центрах.” (Среди обвинений Абдуллоджанову имеется формирование в 1992 году полков “Народной гвардии”, куда зачислялись боевики оппозиции. Теперь это обвинение устаревает так же, как и обвинение исламской оппозиции в антисоветской деятельности);

б) привлечение бывших боевиков к предпринимательской деятельности за счет создания государственной системы льгот для среднего и малого бизнеса”. (Льготы ради боевиков — это ново даже для Чечни. Направленное превращение боевиков в “новых таджиков”?);

в) приоритетное выделение бывшим членам вооруженных формирований земельных участков”. (Даже не “беженцам”!);

г) привлечение бывших боевиков к участию в приватизации объектов госсобственности, а также выполнению общественно-полезных работ через создание военно-трудовых объединений”.

Это — лишь предложения, но предложения данного автора уже сбывались, последнее — при подписании протокола о создании Комиссии по национальному примирению. Разумеется, всего этого недостаточно без активно проводящей подобную политику власти. Так на то и выборы! Именно они (так же, как сейчас состав Комиссии по национальному примирению) определят и выполнимость мирных договоренностей, и реальных победителей, которых, как известно, “не судят”.

Очевидно, что и до выборов в Таджикистане, и при любом их исходе Россия должна участвовать в развитии и выполнении Московских соглашений. И самая тяжелая работа для нее в Таджикистане только начинается.

М. ПОДКОПАЕВА

16 ноября — Арестован Гарольд Никлсон — самый высокопоставленный сотрудник ЦРУ, когда-либо обвиненный в шпионаже в пользу России.

5 декабря — Клинтон объявил о перестановках в администрации, названы имена нового госсекретаря, директора ЦРУ, министра обороны и советника по национальной безопасности.

11 декабря — Встреча в Брюсселе министров иностранных дел стран НАТО и России.

18 декабря — Встреча в штаб-квартире НАТО на уровне министров обороны с участием И.Родионова.

В отношениях между странами (как и между людьми) есть по-разному проявляемые (и выявляемые) “коммуникационные качества”. Есть качества, которые для своей уверенной диагностики требуют доказательной долговременной конкретики и статистики отношений, позволяющих говорить о наличии неких “линий и “тенденций”. Здесь аналитик оперирует “векторами”, “пространствами”, “динамическими характеристиками процесса” и пр.

Однако, помимо прорисованных в подобных пространствах “политических векторов”, помимо скрупулезно отслеживаемых “трендов”, есть еще и способы мгновенного обнаружения качества взаимоотношений. Они базируются на умении ориентироваться в “политико-семантических полях”, адекватно читать знаки и символы, подаваемые друг другу “субъектами коммуникации”. Предъявленные в ходе диалога такие знаки и символы позволяют замерить тип и “градус” взаимоотношений практически мгновенно, без долгой раскачки и накопления статистики. Не владеющий подобным инструментарием политик или аналитик превращается в оленевода из анекдота, который, долго наблюдая за уменьшением поголовья, вплоть до последнего оленя, напоследок глубокомысленно заявил: “Однако тенденция!”.

Итак, о политических знаках и символах и их роли в опережающей диагностике политического процесса. Сведения о новых назначенцах администрации Клинтона, определяющих основные принципы внешней политики США, появились через месяц после выборов в США и параллельно с сообщениями о предстоящей весной встрече президентов США и России. Яркость назначений и подобная неслучайная одновременность позволяют интерпретировать произошедшее не только по существу, но и как знаки, адресованные политическому партнеру, который не должен долго раскачиваться в подобной ситуации и размышлять о тенденциях. Эти знаки — пролог ко всему, что будет разворачиваться на весенней встрече президентов. Под этим углом зрения — не уподобляясь “оленеводу” — постараемся пристальнее всмотреться в логику и семантику изменений в администрации США.