Роберт Арп - Философия Южного Парка: вы знаете, я сегодня кое-что понял

Фрейд обнаружил в психоанализе, что если рассказать о наших снах и их интерпретировать, это может послужить ключом к нахождению причины подавления желаний и связанных с этим сил. Когда мы рассказываем про наши идеи и чувства, вытеснение преодолевается, и через их осознание мы можем принять наши желания и мысленно их сформировать. Представив желание, мы позволяем ему выразиться, это помогает нам потом интегрировать его в нашу жизнь. Проливая свет на то, что было бессознательным, интерпретирование снов позволяет нам рассуждать об этом с нашей же точки зрения.

Фрейд считал, что шутки в этом отношении работают аналогично сновидениям. Когда один человек говорит шутку, её спонтанность и неожиданная формулировка слов прорывается сквозь вытеснение у другого. Смех «высвобождает энергию», до этого блокированную из-за подавления наших желаний или влечений нами же, вот почему во многих шутках видят вульгарные или непристойные намёки. Фрейд также указывает на то, что шутящий должен отрицать факт шутки — она сработает только тогда, когда будет являться для других сюрпризом и рассказчик не будет смеяться при её рассказе сам. Существует удовольствие от смеха над шуткой, от её рассказа, так же как и удовольствие от освобождения в других их подавляемого.

Благодаря своим вульгарностям, Южный Парк вскрывает влечения и желания, которые мы подавляем чаще всего, и это позволяет нам смеяться так, чтобы наши сдерживания обнажались. Именно это делает грубость основой шоу. Показывая нам «типичного чёрного» (англ. «Token Black»), медсестру с приросшим эмбрионом или произнося много-много раз «говно», оно выявляет в нас агрессию и желания, которые мы чувствуем, но не можем выразить. А вещи, которые действительно нельзя произносить вслух, говорятся Кенни сквозь приглушающий речь капюшон и комментируются другими мальчиками. Вербализируя наши влечения, шоу позволяет нам начать задуматься о них — что даёт возможность их проанализировать и таким образом дистанцироваться от них. К примеру, многие серии посвящены осрамлению «чужаков» и тому, над чем злорадствуют расизм и ксенофобия. Однако, разрабатывая такие заявления, шоу доказывает, что в кругу друзей злорадство нормально — такая словесная перепалка, если её поняли, не приводит к насилию и избеганию. Подобное создаёт пространство, в котором вражду можно подвергать интерпретации и анализу, хотя её применения это всё равно не оправдывает.

Кроме того, можно проанализировать весь этот пердёж в «Шоу Терренса и Филлипа». По крайней мере, возможны две интерпретации этого «шоу внутри шоу». Во-первых, это вопрос, почему мальчики так любят это дурацкое шоу. Вовсе не потому, что им всё время нравиться пердеть. Скорее, Терренс и Филлип совершают этим нечто неразрешённое: нарушают социальные запреты родителей. Это нравится мальчикам, которым тоже хочется быть свободными от родительского контроля и регуляции.

Во-вторых, регулярные зрители (большинство моих студентов) заметили, что «Терренс и Филлип» говорят сами за себя, кем они являются — тем же путём, которым Южный Парк самокомментируется. Сама заставка Южного Парка, как и «Шоу Терренса и Филлипа», гласит, что шоу не рекомендуется к просмотру никому. Глупость и пошлость в этом мультике понимаются легче всего, однако, если мы посмотрим за пределы Южного Парка, правда ли, что шоу Терренса и Филлипа скучнее, банальнее и бессмысленнее, чем «Джерри Спрингер» или «Обмен женами»? Бездумнее, чем программы «Фокс Ньюс», «Клуб 700» или «Закон и порядок»? Ответ — нет. Когда мы видим, как Кайл, Картман, Кенни и Стэн смотрят «Терренса и Филлипа», это демонстрирует, что телевидение воплощает наше желание стать глупыми. Ведь это подчёркивание глупости телевидения в целом, а не вульгарность и бессмысленность, и оскорбляет родителей в Южном Парке, как и критиков мультсериала.

Итак, обе эти интерпретации показывают, что существуют несколько уровней цензуры, которые нужно подвергнуть расспросу. С одной стороны, есть цензура, замечающая просто вульгарность и решающая, что можно, а что нельзя смотреть, базируясь на общественных нормах. Южный Парк спрашивает об этом у такой цензуры, произнося вслух запрещённые и в социальных формах непотребные вещи. Но, с другой стороны, если часть послания Южного Парка требует размышления, это будет вопрос и к телевидению — как оно может предполагаемо подавлять наше мышление. Конечно, в легкомысленности такого сорта не могут быть обвинены просто какие-нибудь родители, телекорпорации или два чудака из Колорадо, неадекватные настолько, что их не получится привлечь прямо. Это легкомысленность, какою обладали виноватые в собственном невежестве афиняне, или безответственный Эйхманн, слепо подчинявшийся приказам, это такая легкомысленность, которая предотвращает осмысливание последствий наших действий. Как и Сократ, возможно Южный Парк, а более конкретно — Кайл, предоставляют нам путь к осмыслению того, что мы по собственному разумению действительно знаем, и через самопознание вырваться из нашего легкомыслия.

Непрерывно проверяя пределы толерантности нашей культуры, Южный Парк предлагает нам исследовать, что мы действительно знаем, почему запрещены те или иные слова и действия, чего мы неосознанно вожделеем и чему мы учим наших детей.

Через свои провокации он предлагает нам задуматься о том, что на самом деле вредно и над какими проблемами мы реально должны возмущаться. Предоставление голоса всему подавляемому в нашей культуре позволяет получить отправную точку Сократовского диалога, способствующего осмыслению, анализу нами наших желаний и антипатий, становлению «хорошими». Если мы поймём через обсуждение этого сериала, что нас веселит, а что говорит нам о нашей культуре и наших желаниях, то мы заодно поймём, что не надо быть легкомысленными, грубыми, развращёнными, а надо чаще задумываться над происходящим в жизни, это поможет нам жить в ладу друг с другом и с самими собой.

В эпизоде «Толстая задница и тупая башка» Эрик Картман выигрывает 20$ от латиноамериканского Совета за свое представление относительно роли латиноамериканцев в искусстве. Далекий от всего вдумчивого осмысленного, Картман просто выступает как чревовещатель, используя собственную руку, в качестве куклы Дженнифер Лопес. «Хеннифер Хопес» поет о стремлении перебраться через границу, буррито и поцелуях со вкусом тако. Вскоре после этого, реальная Дженнифер Лопес — с Беном Аффлеком в придачу, является в Южный Парк и затевает решающее сражение со своим двойником. Бен влюбляется в куклу — руку Картмана и приключение заканчивается арестом Лопес, исповедью куклы и ее самоубийством.

«Толстая задница и тупая башка» — один из большого количества этически нежелательных, спорных эпизодов Южного Парка. Искаженный акцент марионетки Дженнифер и, по-видимому, неуемный аппетит к тако, в расовом подтексте — абсолютно непотребны, если не совершенно расистски. Контекст, в котором Картман все более и более теряет контроль над Альтер-эго своей руки, слишком несерьезен по отношению к психотическому беспорядку, который, на самом деле — не шуточное дело. Отношения Бена и куклы — пародии на Дженнифер принимают действительно тревожащий оборот, когда каждый вспоминает, что это — всего лишь рука десятилетнего Картмана, с которой у Бена, в конце концов, случился секс. В любом случае, все едва могут сдержать усмешку, размышляя обо всех этих интрижках.

И так — с большей частью Южного Парка, поскольку мы смеемся и хихикаем над всем, что выставлено неправильным и искривленным в Южном Парке, Колорадо. Но может быть нравственно неправильно — смеяться? Может не надо искать развлечения в способе, которым марионетка Дженнифер говорит свое собственное имя или множестве способов, которыми бедный Кенни был искалечен и убит? Могло ли быть что-то нравственно-извращенное в смехе над поединком калек и голодающей семьей Кошмарного Марвина? Или моральное ханжество — даже предположить, что это могло бы быть смешно?

В этой главе мы рассмотрим этику развлечений и постараемся дать ответ на вопрос — должно ли смеяться над Южным Парком?

Есть два основных вопроса, составляющих этику развлечений: первый — вопрос эстетики, который решает — уместно ли смеяться над чем-то, а второй — этический вопрос, который решает не аморально ли смеяться над этим. Эти, разные по сути, вопросы — часто путают, особенно если мы употребляем такие выражения, как «Чего тут смешного!?» или «Как ты мог подумать, что это смешно?» Когда мы говорим такие вещи, мы, как правило, представляем оба вопроса вместе, перепутанными и трудно различимыми. Итак, первая задача состоит в том, чтобы разделить эти два вида оценки.