Е. Кривушина - Канарец, или Книга о завоевании Канарских островов и обращении их жителей в христианскую веру Жаном де Бетанкуром, дворянином из Ко, составленная монахом Пьером Бонтье и священником Жаном Ле Веррье

Конечно, стремление европейского торгового класса установить новые линии связи с Южной Азией не играло определяющей роли на первом этапе заморской экспансии Запада. Несколько большее значение имел другой, более реалистичный коммерческий мотив, и он также побуждал европейцев двигаться в этом направлении. Речь идет о намерении получить прямой доступ к африканским источникам золота и рабов, которых арабские торговцы доставляли караванами в Северную Африку откуда-то с юга, из «царства черных людей», именовавшегося Гвинеей.

Способность общества решить стоящие перед ним задачи зависит, несомненно, от уровня технического развития. Ученые часто повторяют ту истину, что Великие географические открытия стали возможны, поскольку европейцы сделали ряд важных открытий и усовершенствований в картографии (портоланы) и навигационной технике (компас, каравелла). Однако, на наш взгляд, следует отметить и иной аспект этой проблемы, который часто обходят молчанием, – поиски путей к Гвинейскому заливу и в Индию, в свою очередь, стимулировали технический прогресс в морском деле. К моменту начала заморской экспансии европейцы не знали ни квадранта, ни металлической астролябии и не использовали каравеллу. Именно потребность мореплавателей в точных картах привела к появлению портолан в конце XIII в. Именно потребность в новом типе судна, способном проходить большие расстояния в открытом море, заставила португальцев создать во второй половине XV в. каравеллы с системой прямоугольных и треугольных (латинских) парусов. Именно потребность в более точном определении положения корабля в открытом море побудило Абрахама Сакуто усовершенствовать астролябию в Лиссабоне в конце XV в. Технические достижения явились и условием и результатом успехов европейских экспедиций вдоль западноафриканского побережья.

В XX в. исследователи часто выделяли особую роль торгово-экономического фактора Великих географический открытий. Нельзя не согласиться с тем, что относительная бедность средневекового Запада по сравнению с исламской и китайской цивилизациями и его стесненность в ресурсах создавали благоприятную почву для интенсивных поисков источников сырья за его пределами. Действительно, развитие европейской экономики после медленного выхода из кризиса XIV в. наталкивалось на определенные естественные ограничители. Так, расширение объема торговых операций требовало увеличения массы денег в обращении, однако с конца XIII в. начался упадок добычи главного монетного металла – серебра в ее основных районах (Богемии, Саксонии и т.д.)[26] Это спровоцировало на Западе настоящий монетный голод прежде всего потому, что баланс торговли Европы с арабским миром был отрицательным: чем более возрастал спрос на товары с Востока, тем больше звонкой монеты утекало из Европы. Тем не менее на начальном этапе заморской экспансии, в XV в., экономические соображения не имели такого значения, какое они приобретут в последующие столетия. Нет никаких серьезных оснований утверждать, что Великие географические открытия стали результатом усилий торгового класса средневековой Европы.

Не были они и выражением воли европейских монархий. Исключение составляет лишь Португалия. Но даже неутомимая деятельность Энрике Мореплавателя, в течение почти сорока пяти лет посылавшего флотилии в Африку, была, скорее, предприятием частного лица, чем фактом политики португальской монархии. Только после смерти бездетного инфанта в 1460 г., когда успехи экспансии были уже очевидны, португальские короли взяли ее под свою опеку, сделав важнейшим государственным делом. Власти же других стран, по крайней мере до самого конца XV в. (до X. Колумба и Дж. Кэбота), обычно не поддерживали заморские экспедиции, организованные их подданными (как Карл VI в истории Жана де Бетанкура), или вступали в игру, подобно Энрике III Кастильскому в той же истории, лишь тогда, когда завоевание было уже осуществлено, а выгода от него казалась бесспорной.

Таким образом, заморская экспансия средневекового Запада родилась из стремления европейского рыцарства найти – в буквальном и переносном смысле – свое место под солнцем, вернуть утраченную социальную роль и право быть в составе элиты, иначе говоря, возродить за пределами Европы свое великое прошлое. Остальные социальные слои и институты западного мира подключались к этому движению по мере его успеха, меняя его характер и социальное содержание. С расширением экспансии, особенно после открытия Нового Света, в ней оказывались задействованными самые разнообразные интересы. Усиливалось значение экономического фактора, первостепенную важность приобретала задача создания заморских империй. Но при всем том нельзя забывать, что у истоков той великой эпохи стояли прежде всего европейские рыцари, оставлявшие свои замки, снаряжавшие за свой счет или при поддержке меценатов корабли и бесстрашно отправлявшиеся в неизвестность. И первым из них, кто добился успеха на этом пути, стал Жан де Бетанкур.

1 мая 1402 г. из Ла-Рошели, порта на западе Франции, вышел корабль, на борту которого находился отряд во главе с нормандским рыцарем Жаном де Бетанкуром (1362 – 1425 гг.) и его соратником Гадифером де Ла Саллем (около 1355 – 1422 гг.), и взял курс на Канарские острова. В июле он подошел к острову Грасьоса, а затем бросил якорь у острова Лансароте. Здесь Жан де Бетанкур вступил в соглашение с местным правителем и добился от него позволения выстроить форт Рубикон. После этого он попытался обосноваться на соседнем острове Фуэртевентура, но был вынужден отказаться от этого проекта из-за недостатка припасов и враждебности местного населения. Получив помощь у кастильского короля Энрике III (1390 – 1406 гг.) в обмен на признание его сюзеренитета над Канарами, Жан де Бетанкур смог в феврале 1404 г. подчинить Лансароте, а в январе 1405 г. – Фуэртевентуру Туземные вожди и их подданные приняли католическую веру. Доставив в мае 1405 г. партию переселенцев из Нормандии, Жан де Бетанкур приступил к колонизации двух покоренных островов, а в октябре 1405 г. основал колонии еще на двух островах в западной части Канарского архипелага – Пальме и Иерро (Фер). В декабре 1405 г. он уехал в родную Нормандию, оставив управителем четырех островов своего родственника Масио де Бетанкура, и больше уже никогда не возвращался туда[27].

Об этих четырех судьбоносных годах жизни первого колонизатора Африки Жана де Бетанкура и его достойной кончине мы узнаем из сочинения «Канарец»[28], написанного участниками похода – монахом-францисканцем Пьером Бонтье и священником Жаном Ле Веррье, перевод которого представлен в настоящем издании. К сожалению, не сохранилось столь же подробной информации о времени, предшествовавшем экспедиции. Сам Жан де Бетанкур не оставил после себя каких-либо записок, и его современники не потрудились создать хоть сколько-нибудь исчерпывающей его биографии. Тем не менее данные из официальных документов (нотариальных актов, судебных протоколов, писем и инструкций должностных лиц и пр.)[29] дают исследователям возможность в определенной степени реконструировать период его жизни до главного ее события.

Жан де Бетанкур происходил из древней и знатной нормандской фамилии. Род Бетанкуров – прежде всего род рыцарей, для которых воинская доблесть была высшей этической ценностью. Сьер де Бюттекур, живший в середине XI в., от которого Бетанкуры вели свое происхождение, был соратником Вильгельма Завоевателя, участвовал в покорении норманнами англосаксонской Англии и погиб в знаменитой битве при Гастингсе в 1066 г. Другой дальний предок нашего героя, живший на рубеже XI – XII вв., которого также звали Жан де Бетанкур, был участником Первого крестового похода (1096 – 1099 гг.). Его дед, Жан II де Бетанкур (ок. 1310 – 1357 гг.[30]), и его отец, Жан III де Бетанкур (ок. 1339 – 1364 гг.), сложили свои головы на полях сражений Столетней войны[31]. Все Бетанкуры верно служили французскому королевскому дому. Король Франции Карл VI (1380 – 1422 гг.) писал в 1388 г.: «...предки <ЖанадеБетанкура> всегда были нашими добрыми и верными подданными и держали нашу сторону, всегда честно и верно служили нам как во время войны, так и во время мира... отдавая этому всю свою жизнь»[32].

Война была в крови у Бетанкуров. Однако до 1402 г. нашему герою не удалось прославиться на поле брани. По всей видимости, он не участвовал даже в трагическом для западного рыцарства крестовом походе против турок-осман в 1396 г., к которому присоединился цвет французской аристократии. Правда, в 1390 г. он был знаменосцем в военной экспедиции против берберских пиратов, наводнивших в то время Средиземное море, но она окончилась бесславно. Единственный его «подвиг», зафиксированный источниками, – это ограбление английского судна в Ла-Манше, тем более предосудительное, что оно имело место во время перемирия между Англией и Францией в ходе Столетней войны. Эта пиратская акция вызвала дипломатический конфликт двух стран. В августе 1401 г. англичане потребовали возмещения убытков и наказания виновных. Французская сторона пообещала провести немедленное расследование, но нормандскому рыцарю удалось избежать возмездия.