Алексей Махров - Русские не сдаются!

Игорь, занимаясь устройством раненых в укрытии, не успел остановить расправу, он подоспел в тот момент, когда большинство палачей уже покинули место ужасающей бойни. Только несколько немецких солдат задержались, чтобы сфотографироваться на фоне растерзанных человеческих тел. Глейман вместе со своим другом Михаилом Барским сумели подкрасться к мерзавцам и заколоть их ножами в завязавшейся рукопашной схватке. Затем, завладев трофейным оружием и мотоциклом, молодые комсомольцы бросились вдогонку удирающим танкистам. И настигли их через несколько километров, когда фашисты наткнулись на бойцов Красной армии. В завязавшемся бою комсомольцы, используя эффект внезапности, атаковали гитлеровцев с тыла. Глейман метким выстрелом с пятисот метров попал точно в голову высунувшемуся из башенного люка немецкому офицеру. Это был полковник Ангерн, командовавший этой бандой кровавых убийц. Потом Игорь сумел вплотную подобраться к вражеской бронетехнике и забросать фашистов гранатами, но и сам рухнул, сраженный близким взрывом.

Лишившись своего командира, атакуемые с нескольких направлений, гитлеровцы бросились врассыпную, оставляя раненых, оружие, снаряжение и технику. Потерявшего сознание, тяжело контуженного Игоря Глеймана подобрали красноармейцы. Его и всех раненых детей вывезли в тыл. Наши бойцы, увидевшие место кошмарного преступления, поклялись жестоко отомстить проклятым фашистским гадам.

– Это не люди! Это просто двуногие твари! Их надо безжалостно карать! Всех кровавых упырей, с оружием в руках вступивших на Советскую землю, надо закопать, вбив в их могилу осиновый кол! – закончив свой рассказ, сказал мне на прощание Игорь.

Темная вражеская сила! Ты здесь! Ты рядом! Грохочет на западе фронт, мелькают в ночи яркие вспышки зарниц, убийцы готовятся нанести новый подлый удар.

Иди! Наступай! И прими смерть от рук вот этого юного комсомольца и его боевых товарищей! А им помогут сотни тысяч таких же храбрых комсомольцев, коммунистов, бойцы нашей доблестной Рабоче-Крестьянской Красной армии, миллионы советских людей!

За нашей спиной, на востоке, большая, светлая страна всей своей мощью поднимается для решительного боя с ненавистной фашистской нечистью, и вам, двуногие твари, не будет никакой пощады!

Аркадий Гайдар

Действующая армия

«Комсомольская правда», 1941, 29 июня.

Я вспомнил! Вспомнил предыдущие три дня. Наполненные яростью и болью, почти постоянным чувством бессилия и редкими вспышками мстительного удовлетворения от смерти врагов. Три дня, всего лишь три дня я пребываю в горящем июне 1941 года. А кажется – прошла целая вечность, впору писать первый том мемуаров, столько событий поместилось в эти дни.

А вот сидящего рядом мужика в военной форме я не помню! Но тогда почему у него такое знакомое лицо? Черт! Так почти такое же лицо я каждый день видел в зеркале, когда брился, на протяжении последних двадцати лет! Только усов я никогда не носил. Получается, что он какой-то мой близкий родственник. А самый ближайший ко мне сейчас по времени и пространству родственник – мой прадед, подполковник Красной армии.

Так вот почему он меня сынком назвал – за деда принимает. И правильно делает – я ведь именно в теле деда и нахожусь. Значит, придется соответствовать – называть его папой. Как назло, дед почти ничего про Петра Дмитриевича не рассказывал. И как мне себя вести? Симулировать амнезию? Придется, я ведь действительно ничего не помню! Даже как дед прадеда называл: отцом, папой или батей…

– Воды! – прошу я. А из горла снова не слова, а какой-то клекот.

Подполковник осторожно приподнял мою голову и поднес к губам фляжку. Жадно сделав несколько глотков, я облегченно откинулся на что-то жесткое. А что это с подушкой стало? Только сейчас замечаю, что лежу не в палате – над головой брезентовый потолок палатки. И лежу не на кровати, а прямо на полу.

– Так как ты себя чувствуешь, сынок? – снова спрашивает прадед.

Прислушиваюсь к своему телу. Вроде бы ничего не болит, только в ушах легкий шум стоит. Пробую шевелить руками и ногами – они шевелятся, хоть и довольно вяло. Странно… Как же так? В палате ведь граната рванула! Да меня бы осколками нашпиговало, как булку изюмом! Или граната не взорвалась? Сам момент взрыва я ведь не видел… Помню, что влетела в дверь, а дальше…

– На удивление неплохо себя чувствую! Но ведь этого просто не может быть! – хрипло говорю я.

– Гранату вспомнил? – понятливо кивает прадед. – Так ты уцелел благодаря чуду. На тебе ни одной царапины. А имя этого чуда – Владимир Петров. Тот парень, что с тобой в одной палате лежал… Он собой ту гранату накрыл!

– Володя? Накрыл гранату?! – оторопел я. – А он?..

– Погиб, конечно! – мотнул головой подполковник. – После такого не выживают!

– Значит, жить мне теперь за себя и за него… – угрюмо пробормотал я, отворачиваясь.

Вот ведь… Володя Петров, старшина-разведчик, впоследствии оказавшийся лейтенантом-гэбэшником. Он ведь совсем молодой был – лет двадцати пяти – двадцати семи, не больше. И пожертвовал собой ради меня… Поступок, достойный настоящего мужчины.

– А что с теми гадами, которые напали на госпиталь?

– Половина ушла! – тяжело вздохнул прадед. – Причем сами своих раненых добили… Очевидцы утверждают, что они все в нашей форме были и по-русски хорошо говорили. В штаб корпуса проникли и несколько командиров зарезали. Хорошо, что начоперод[7] бдительный попался – как-то их раскусил, тревогу поднял. А то ведь могли втихую весь штаб перебить.

Да уж, могли… Что-то я такое читал про таких диверсантов… Их вроде всего полк был, и название у него… О, вспомнил! «Бранденбург»! Только что это мне дает? Да ничего! Думаю, что о самом факте существования этого подразделения нашим спецслужбам известно. И не мне учить службу безопасности бдительности. Введут особую систему паролей и пропусков – лучшее средство от такой напасти, как переодетые диверсанты.

Не о том думаю! Мне решать нужно, как себя с прадедом вести! Причем решать прямо сейчас! Малейший прокол на ерунде и… А собственно, что мне грозит? Уж точно не обвинение в шпионаже! Значит, можно пойти по проторенной дорожке «здесь помню, здесь не помню».

– Послушай… те… отец, вам сказали, что со мной произошло? – делаю первый пристрелочный выстрел.

– Чего? – удивленно вытаращился на меня прадед. – Как-то странно ты заговорил… Мне рассказали, что ты под бомбежку попал.

– Это вам не все рассказали! – осторожно продолжаю напускать туману. – Я попадал под бомбежку три раза. И первый раз – в поезде, четыре дня назад. Чем-то мне по башке прилетело…