Карина Шаинян - Игра. Змеиный остров

Дима, посмеиваясь, смотрел из-за камней, как испуганно озирается Пленский. Ярость больше не застилала ему глаза, и теперь Дима был абсолютно спокоен. Голова работала четко и ясно, как никогда раньше. Можно придумать что-нибудь поумнее, чем с воем вцепляться зубами в жирную глотку босса. Первый порыв — всегда глупость, но Дима оказался достаточно умен и хладнокровен, чтобы не поддаться ему, и теперь Пленский был полностью в его власти. Дима мог сделать с ним все, что угодно, и вовсе незачем спешить. Пусть помучается. Пусть осознает, что натворил. Дима даже не чувствовал ненависти — только желание восстановить справедливость. Пленский не мог не знать, во что выльется игра, и теперь должен был за это ответить.

Мертвецы толпились у Димы за спиной, и он чувствовал их одобрительные улыбки.

Трое приезжих уже стояли у могил, и Дима почувствовал короткий укол гордости: они не могут не оценить аккуратность работы. Кресты связаны виток к витку. Холмики выровнены и идеально симметричны. Ни намека на небрежность.

— Хорошо, а где седьмой? — спросил Пленский.

Дима тихо хихикнул. Седьмой — это он. Победитель. У него — право решить, как наказать Пленского.

— Все должны узнать, какой он на самом деле, — тихо пробормотал Дима. — Никаких несчастных случаев, все должны узнать, что это он виноват. Он во всем виноват, он, не я. Это… всё свалят на нас, скажут, мы сами. Скажут, мы могли выбирать. Его оправдают. Всё свалят на меня, а я не виноват, это все он, вы знаете, что это всё он, не мы! Не я…

Дима схватился за голову и замер, будто провалившись в небытие.

— Дима…

— Ну что еще? — заорал он, задыхаясь от гнева, но, подняв глаза, осекся.

Перед ним стоял Николай, и в его добрых глазах Дима увидел тревогу. Тревогу и заботу.

Николай с ужасом смотрел, как парень, который выглядел самым разумным и сдержанным во всей группе, скорчился среди скал. Его одежда превратилась в грязные, пропахшие падалью лохмотья. Безобразно грязный и заросший, он двигался, ссутулившись, едва ли не на четвереньках, как примитивное животное. Он то и дело пускался в бурный диалог с пустотой, о чем спорил, что-то доказывал невидимым собеседникам, иступленно размахивая руками. Его умное, чуть замкнутое лицо превратилось в отвратительную физиономию дегенерата, и в глазах, прежде добродушных и слегка рассеянных, светилась хитрая, злобная радость.

— Дима, — снова окликнул Николай, и взгляд безумца наконец сфокусировался на нем. — Дима, ты узнаешь меня?

— Вы Николай, герпетолог, — хрипло ответил тот. — Вы… вы крутой, — и он залился сиплым, визгливым смехом.

— Где остальные? — вмешался Пленский.

— Так здесь же. — Дима испуганно оглянулся через плечо, и мелькнувшая было тревога исчезла из глаз. Он с облегчением улыбнулся. — Вот же они все, — он широко повел рукой. — Мертвые, но все здесь. Я проследил, чтоб все было нормально. Я понимаю, что отвечаю за подчиненных, вы не думайте, все на месте, хоть и мертвые. Я все сделал. Я придумал, что делать.

— Поздравляю вас с новым сотрудником, Виктор Михайлович, — не выдержав, желчно произнес Николай. — Отличный заместитель у вас будет, сообразительный, энергичный, а главное — совершенно здоровый психически…

Николай перевел слова Димы полицейскому, и тот вдруг разразился взволнованной тирадой. Его темные глаза вдруг забегали, рука нервно потянулась к кобуре.

— Чего он там лопочет? — подозрительно спросил Пленский.

— Говорит, это дело злых духов, — неохотно перевел Николай.

— Он что, тоже псих? — взорвался Пленский. — Нам что, одного мало?

Николай молча пожал плечами и повернулся к сумасшедшему.

— Дима, мы сейчас поедем на материк. Ты попьешь, поешь, повидаешься с врачом. Все будет хорошо. Пойдем с нами к катеру.

— Нет уж, — внезапно уперся Пленский. — Я хочу знать, что здесь произошло.

Дима растянул губы в улыбке. Именно так, именно здесь, чтобы остальные тоже могли посмотреть, чем все закончится. Не удержавшись, он оглянулся на мертвецов и весело, хитро подмигнул.

Второй раз за последние два дня он принялся рассказывать о том, что на самом деле случилось на Кох-Наге, — но теперь намного спокойнее и с небольшими, совсем крошечными поправками. Какое-то время Дима опасался, что Лера, не до конца поняв, в чем его план, вмешается и выдаст тайну кальмара, но девушка вовремя сообразила, что к чему, и не вмешивалась. Она стояла за Диминым плечом, строго глядя на Пленского, и прикрывала ладонью рубец на шее. Подожди, мысленно шепнул ей Дима, скоро он получит свое, вот увидишь.

И Дима продолжал говорить, с удовольствием наблюдая, как багровеет, наливается дурной кровью физиономия Пленского, как на ней проступают отвращение и гнев. Притворяясь, что его захлестывают эмоции, Дима жестикулировал и переминался с ноги на ногу, постепенно смещаясь ближе к болоту. Об это нужно было помнить: что бы ни случилось, Пленский не должен знать о кальмаре. «И тогда я заставил Леру воткнуть острогу ему в спину», — монотонно говорил Дима. Не важно как. Пусть думают, что он гениальный манипулятор, способный уговорить людей на что угодно. Или не думают вообще, ему все равно. Он делал все новые и новые крошечные шажки. Кальмар должен вернуться туда, откуда взялся. Все должно быть аккуратно, все — на своем месте. Еще шажок. Дима все брал на себя: и свои грехи, и чужие, и общие, это было не важно. Главное, чтобы Пленский не усомнился в его уродстве. Чтобы сказал об этом вслух. Дима не был уверен, что сможет произнести нужные слова за него. Еще шажок. Он на месте, можно заканчивать рассказ. Упоминать мертвецов Дима не собирался — сами видят, зачем упоминать очевидное.

— …а сам пошел прибираться, а потом приехали вы, — закончил он. И старательно улыбнулся Пленскому, который стал уже пурпурным.

— Ты… — просипел босс, — ты…

Он разразился длиннейшей матерной тирадой. Дима продолжал улыбаться, тщательно следя за положением губ.

— Погодите-ка, — перебил Николай, — вы же видите, бедняга не в себе. Это же явный бред.

На секунду Дима испугался: вдруг Пленский согласится с тем, что он — несчастная жертва, и испортит ему всю игру. Но босс не подвел. Давясь руганью, он только отмахнулся от Николая. Пистолет плясал в руке, и дуло целило Диме то в голову, то в живот. Это хорошо. Пусть свидетели — полицейский и уважаемый, знающий язык и обычаи, глубоко вросший в местную жизнь иностранец — слушают повнимательней.

— Он урод, — просипел Пленский, брызгая слюной. — Даже если он все это выдумал, это ж надо вообще до такого додуматься, это каким надо козлом быть… Я с самого начала знал, что он извращенец, но такое… Убивать таких надо, я б таких…