Алла Гореликова - Змеева дева

Внизу горел лес. Бил в лицо жгучий ветер, дым и пепел стелились слоистыми облаками под брюхом змея. Восторг, азарт и сила рвались криком из груди. Лели приникла всем телом к теплой чешуе, оскалилась, сквозь зубы прорвалось шипение: вперед, С-ссе-е! Вперед, ниже, еще ниже, пронзая удушливые облака, туда, откуда долетают заполошные крики, визг и вой. Накрыть огнем соломенные крыши хат, хлевов и амбаров, выжечь дотла чумную заразу мятежа.

С-ссе-е вытянулся в струнку, тугой пронзительный свист наполнил воздух. У тех, внизу, наверняка ноют зубы и вибрируют кости от этого звука; впрочем, вряд ли обреченным поселянам есть сейчас дело до таких мелочей. Кого волнуют дрожащие кости, когда горишь заживо! Но, может быть, кто-то спасется. И запомнит, как вырвался из черного облака серебряный змей, несущий возмездие!

Шелковая грива тысячью плетей хлестнула по лицу: С-ссе-е дернулся вверх, сбив линию полета в крутую петлю. Там, где были бы они в этот миг, не заметь змей опасность, вспухли ватные шарики разрывов. Лели зло зашипела: вперед, быстрей, огонь! Цель! Сквозь кожу летного костюма прошла волна жара: змей плюнул огнем. Еще, еще — вспышки слились в горячую пульсацию, порождающую в теле мучительно-сладкий отклик. Пик силы.

В стороне, у реки, мелькнул стальной отблеск.

— Жги! — завизжала Лели. Крохотные фигурки у крохотного гранатомета. Оловянные солдатики. С-ссе-е несся на них, и воздух гудел, взрезанный напором змея. Цепь огненных шаров накрыла берег, грохнуло, заложило уши: рванули ящики с гранатами.

Лели прижалась щекой к горячей чешуйчатой шее:

— Возвращаемся.

Если кто и остался внизу живой, не беда. Пусть разнесут весть: крылья возмездия быстры.

В загоне было пусто — они успели первыми. С-ссе-е растянулся во всю длину, Лели села рядом. Пропустила сквозь пальцы нагретый солнцем песок, глубоко вдохнула чистый воздух. Над головой, высоко, пылало полуденной белизной небо — чистое, бескрайнее. Небо принадлежало им. Лели зарылась лицом в шелковые пряди змеевой гривы. Змей пах терпко и пряно — запах удачного вылета, запах силы, азарта и злости. Неба.

По щеке ласково скользнул шершавый язык. Лели упала на спину, счастливо улыбнулась в черные змеевы глазищи:

— Родной мой.

«Моя», — откликнулось эхом в мозгу.

Час-полтора отдыха после вылета, время, принадлежащее только им двоим. Время тихой, щемяще-ласковой нежности — как будто в груди порхают бабочки, задевая крыльями сердце, а живот щекочет горячими лучами незлое вечернее солнце. Язык С-ссе-е снова прошелся по щеке, скользнул по шее, щекотно обвел ухо. Лели потянулась с коротким довольным стоном.

Небо перечеркнула тень, вторая, третья — возвращались с вылетов девчонки. Но это ничего не значило. Здесь, в загоне, не принято мешать друг дружке, здесь для каждой из них есть только одно, самое близкое существо — ее змей.

Лели потянула вниз язычок молнии на летном костюме и закрыла глаза.

За ужином не хватало Хилзи. Никто особо не встревожился: вылет дальний, немудрено, если только к ночи вернется. Северная база считалась спокойной, сюда отправляли отдохнуть после горячих боев на южном фронте или в горах, кишащих партизанами. Здесь и было-то сейчас всего пять всадниц, и Хилзи — самая опытная.

Но почему-то у Лели дергало сердце дурным предчувствием. Может, потому что С-ссе-е беспокоился сильней обычного, ожидая собрата? Тревога змея зудела в мозгу назойливой комариной стаей, никак не избавиться. Только ждать.

Хилзи вернулась на закате. Тш-ша-а, ее змей, упал на мягкий песок аварийной площадки и горестно зашипел. Хилзи не подняла головы — она лежала без чувств на шее змея, вцепившись в гриву побелевшими пальцами, и серебристая чешуя под ней потемнела от крови.

— Пятнадцать осколков, — сказал через два часа хирург, выйдя на крыльцо медчасти. — Семь — в брюшной полости. Вряд ли доживет до утра.

Ждавший на крыльце рядом с девушками координатор оглянулся на Тш-ша-а. Змей Хилзи так и лежал на аварийной площадке, неловко вывернувшись набок, чешуя помутнела, полузакрытые глаза подернуты тусклой пленкой. Если судить по нему, Хилзи оставалось не больше часа.

— Завтрашние вылеты никто не отменял, — хмуро сказал координатор. — Идите спать.

Спорить никто не стал.

Лели сама не заметила, как ноги принесли ее к загону. С-ссе-е скользнул навстречу, ударил хвостом под коленки, обвил тугой петлей плечи — она и моргнуть не успела, как оказалась сидящей в кольцах горячего змеиного тела, и бездонные черные глаза глядели в ее лицо пронзительно и требовательно.

— Завтрашних вылетов никто не отменял, — бездумно повторила Лели.

«Ты моя, — огромная голова С-ссе-е качнулась, глаза надвинулись, и Лели показалось — она падает, кружась сухим листком, в эти колодцы-туннели. — Не смей умирать!»

— Мы будем осторожны, — пообещала Лели.

«Тебе нужны силы. Спи».

Темный вихрь завертел и унес — в тепло, покой и безопасность.

Утром Тш-ша-а нашли окоченевшего, с погасшей чешуей. Хилзи вынесли к нему, положили рядом. Под парадной формой не видно было ран, но белое, слишком спокойное лицо ничем не напоминало живую Хилзи. Это даже хорошо, подумала Лели, иначе я бы не смогла…

Для Лели это была первая смерть и первое погребение. Змеи немного покружили над аварийной площадкой, а потом одновременно дохнули огнем. Мертвые змей и всадница исчезли в огромном шаре пламени.

А живых ждала работа.

«Не смей умирать», — повторил перед вылетом С-ссе-е. Он был зол — или это была их общая злость? Сегодня, подумала Лели, на моей цели не останется живых.

Цель не казалась опасной — очередная снабжающая мятежников деревня. Полтора десятка дворов, квадратики огородов, отвоеванные у леса крохотные поля. На все про все хватило бы одного захода — и пусть уцелевшие разбегаются. Но сегодня Лели не собиралась оставлять внизу живых. Она повела С-ссе-е по сужающейся спирали: сначала подожгли лес, затем поля, дома, а после — неторопливо кружили над затянутой едким дымом деревней, и С-ссе-е плевал огнем в мечущиеся внизу фигурки, не разбирая, где там скот, а где люди.

Улетели, оставив позади дымящуюся черно-сизую проплешину. Змей проскочил горящий лес, забрав выше облаков, так высоко, что Лели замерзла. А потом снизился, и Лели вдруг заметила, что уже вечер. Устало приникла к теплой шее змея, потерлась щекой. Прошептала:

— Мы поздно сегодня. Я приду к тебе после ужина. На всю ночь.

С-ссе-е не успел ответить, а Лели — понять, что произошло. Просто вспух перед самой головой змея разрыв — огромный, куда больше, чем от гранаты. Ударило, оторвало от теплого, дарящего безопасность тела, швырнуло вверх, завертело кубарем, потом ударило снова — и мир потух.