Алекс и Алекс (СИ) - Афанасьев Семен

— Доктор, а что, совсем ничего нельзя сделать? — не находящая себе места мать ринулась к врачу сразу, как только он появился в приёмном покое.

Врач, глянув на серую от горя женщину, на автомате перебрал в голове варианты, включая оба прогноза.

В конце концов, один раз живём, решил он. Плюнуть и махнуть рукой. Мало ли, а вдруг бог есть? Тогда и на том свете зачтётся.

Взять с этой нищеты всё равно было нечего, но так хоть эксперимент поставить можно. Где ещё такую натуру найдёшь? Нарочно не придумаешь стечения обстоятельств. Плюс, клинический опыт вещь такая: сегодня ты его по крупицам, из невозможных ситуаций, собираешь; а завтра он тебя выручает там, где никто другой на твоём месте бы не справился.

К тому же, уже имеющийся за плечами опыт говорил: когда вытаскиваешь с того света вот таких нищих, их родственники благодарят намного больше (и платят наличными в знак благодарности больше), чем клановые или чем просто средний класс. Такой вот странный парадокс.

Более обеспеченные слои, по врождённому снобизму, считают: им все должны. И врачебный подвиг, когда ты свои «руки подкладываешь» вместо материалов, ими воспринимается как само собой разумеющееся. Ещё от них часто приходится слышать, что врач же зарплату получает, из их более чем солидных налогов…

Мысль ушла куда-то не туда, остановил себя доктор. А вслух сказал:

— Только чип А-СЕМЬ, могу имплантировать на время. Нейропроводимость, отёк мозга… — далее зазвучала куча явно непонятных для матери пострадавшего слов.

— Но ведь эти чипы списываются в течение нескольких часов, потому что быстро выходят из строя? — мать проявила неожиданную эрудицию.

Впрочем, а что ей тут было делать это время, кроме как в сети просвещаться.

— И разве они не подлежат немедленной утилизации? — женщина не договорила, закусывая губу и с пронзительной надеждой посмотрела на врача.

— Ну а какие варианты? — равнодушно пожал плечами тот, мысленно уже придя к определённому решению. — Вам что важнее — сын или документы? Выбор такой: или труп сейчас, а в лучшем случае овощ через какое-то время; или вон о-го-го какой шанс. Я б сказал, вероятность успешного исхода после имплантации больше пятидесяти процентов; уж молчу о стоимости оборудования и своей работы… Причём, шанс ему будет больше половины не просто для жизни овощем или инвалидом, а вполне полноценным человеком, со всеми восстановленными функциями.

В чипе, если честно, имелись недавно вскрывшиеся моменты, которые в научных и околонаучных кругах именовали «зонами роста». По факту, многое ещё надо было дорабатывать. С выпуском этого чипа на широкий рынок НАНОМЕД явно поспешил: сертификация импланта была отозвана через несколько месяцев после его громкого запуска.

Но были у девайса и явные плюсы, сумма которых конкретно в этой ситуации, с учётом персональной клинической картины, перевешивала все потенциальные возможные проблемы.

Доктор говорил уверенно потому, что говорил чистую правду. Хотя-я-я, это была и не вся правда: вне зависимости от результата для данного пациента, в его личном послужном списке клинического опыта такая имплантация (ещё и в условиях реанимации!) однозначно добавит пунктов пятьдесят персонального рейтинга. Которыми пренебрегать нельзя, особенно если целью ставить перевод в другое, более благополучное место.

А терять подростку всё равно нечего, это факт. Хуже ему уж точно не станет, ибо некуда.

— Правда?.. — мать крепилась, пытаясь скрывать эмоции, но ей это не удавалось.

— Правда, — в очередной раз уверенно кивнул ведущий реаниматолог бесплатной муниципальной клиники (которому ещё предстояло разбираться с хирургическим роботом). — Те побочки, что в связи с имплантациями этого чипа обнаружены, к вашему сыну никаким местом: возраст у него даже не тридцать, не то что… — Он не договорил очевидный посыл. — Сердце и лёгкие у него — тьфу-тьфу. Даже я завидую.

Невысказанной осталась социальная разница явного выходца из трущоб, угодившего на бесплатный реанимационный стол убогой клиники, и успешного члена общества (пусть и набирающегося опыта в не самом лучшем для врачебной практики месте).

— Он пытался заниматься спортом, — отстранённо и автоматически покивала женщина, сдерживая слёзы.

— Значит, пытался успешно. Не курит, не пьёт, печень как у бога. Почки под стать печени. — Продолжил доктор, стараясь говорить как можно увереннее (ибо видел, что женщина готова согласиться). — Ну и всё прочее у него ещё, цинично говоря, на стадии физиологического роста в силу возраста. Что более чем хорошо в перспективе. Даже если будут какие-то, — врач замялся, подбирая нужное слово, — острые моменты, он с помощью коррекции банально это перерастёт. А потом, мы этот чип вообще удалим обратно. Если он сам не рассосётся.

Мать ожидаемо не стала озвучивать вслух, что финансовое положение их неполной семьи не позволяет в настоящий момент не то что каких-либо коррекций, а вообще даже банального рациона питания выше физиологических норм. Будь что будет. Лишь бы этот «завтрашний день» для сына наступил. А там и будем думать, что дальше. _______

За некоторое время до этого.

Есть охота неимоверно. Впрочем, как и всегда. Последние три года, с тех пор, как мы с матерью остались вдвоём.

Мне кажется, самая большая наша ошибка накопительным эффектом возникла тогда, когда мать абсолютно напрасно попыталась сохранить их с отцом квартиру. Не стоило оно того: расходы, связанные с достаточно дорогим жильём, никуда не делись, включая ипотеку. А доходы наши сократились на шесть десятых (основным добытчиком в семье был отец).

Я много раз пытался с ней поговорить на эту тему. По мне, мы вполне можем переехать и в ту часть города, что пониже от реки и подальше от центра. Ну, там, конечно, не сахар в плане бытовых условий… Но у нас ведь и не полюс, ниже ноля практически не бывает.

Вместо центрального отопления, можно было бы запастись одеялами (набить той же соломой или ватой пододеяльники, например). На канализации тоже можно было бы экономить регулярно и немало, она в городе дорогая, а внизу её вообще нет.

Но мать, кажется, меня вообще не слушает в такие моменты. Когда я ей пытаюсь логично и обоснованно, с цифрами в руках, растолковать разницу, она только молча ревёт, как белуга, и лезет обниматься.

Как будто я маленький.

А я уже, между прочим, дошёл до второй ступени мышечного тонуса. Сам. Ещё б питание…

Из традиционного перебора вариантов, куда сейчас пойти, меня выдёргивают слова:

— О, а вот и Хрюндель!

А затем придурок Эдди выбивает мои чипсы из рук в пыль.

С-сука. Я, как назло расслабившись, выбросил пакет от чипсов в мусорку — чтоб нести их в руках и нюхать по пути. Если есть не из пакета, а с ладони, руки потом ещё долго сохраняют запах еды и специй. Мелочь, но приятно.

За последние три года мы с Эдди сильно разошлись дорогами. Так-то, раньше даже играли вместе, поскольку живём рядом.

Но после того, как отца не стало, его мать почему-то стала искоса смотреть на мою, а при встрече вообще принялась подхватывать отца Эдди под руку и стремиться поскорее утащить подальше.

Может, моя мать красивая? И та просто опасается? Тем более что мать Эдди старше моей лет на десять.

Как бы ни было, мой сосед и бывший товарищ рос, в отличие от меня, как на дрожжах. И сейчас возвышается надо мной на целую голову. Весит тоже здорово побольше…

Его друзья — вообще из богатого района, куда, по слухам, отец Эдди собирается перевозить вскоре всю их семью.

А последние года полтора мы с ним не просто не ладим, а вообще не можем спокойно пройти друг мимо друга, чтоб не вцепиться друг другу в глотку. Тем более, в школе нас, как назло, одно время садили рядом.