Джеймс Гарднер - Планета бессмертных

Я похлопала Фестину по плечу, но, похоже, это ее не слишком утешило.

Освободившись из своих коконов, Уклод и Ладжоли рухнули в объятия друг друга… точнее говоря, Ладжоли стиснула мужа с такой силой, что его оранжевая кожа заметно потемнела. Он, впрочем, ничуть не возражал.

Тем временем сержант Аархус тяжело затопал к нам – и как он таскает такие тяжелые армейские ботинки?

– Ну как, – спросил он, – мы победили?

– Шадиллы больше не существуют, – ответил Поллисанд. – По крайней мере, как шадиллы.

– В таком случае, – заявила я, – пора тебе выполнить свою часть нашего соглашения.

– Какого соглашения? – удивилась Фестина.

– Я тебе потом объясню, – сказала я. – Мистер Поллисанд обещал излечить мой мозг… и если он заявит, что для этого нужно превратиться в пурпурное желе, я ему врежу так, что будет очень больно.

– Ах, нуда… – Поллисанд опустил взгляд, шаркая носком ноги по земле. – А если я скажу, что для исцеления нужно превратить в желе только маленькую часть тебя?

– Все равно врежу и как следует.

– Послушай, дорогая, но это ведь отличное решение проблемы! Конечно, я могу разложить тебя на операционном столе, разобрать и собрать заново твой мозг… но тогда ты превратишься совсем в другого человека. Не такого доброжелательного, великодушного и жизнерадостного, как тот, которого все мы любим.

Прищурившись, я угрожающим жестом вскинула кулак.

– С другой стороны, – быстро добавил он, – если просто чуть-чуть мазнуть медом по коже, это крошечное пятно будет воздействовать на сознание, и усталость мозга тебя не коснется.

– Воздействовать на сознание? – спросила Фестина. – Как это?

– Ох, Рамос! Если хочешь, я прочту десятичасовую лекцию о том, как это воздействие освободит определенные гормоны, которые окажут подавляющее воздействие на другие определенные гормоны, которые притормозят еще одну группу гормонов, и прочее… бла, бла, бла. Но, коротко говоря, если она согласится на кро-о-о-шечную трансформацию, этого хватит, чтобы компенсировать физиологические процессы, неуклонно снижающие работоспособность ее мозга. И, – он подмигнул мне, – подтолкнет заметно запоздавший процесс Созревания, который шадиллы искусственно сдерживали. Моя маленькая девочка, – Поллисанд захлюпал носом, – начнет взрослеть.

– А может, это просто твоя очередная шалость… Позабавиться захотелось? – сердито глядя на него, спросила Фестина. – Или, может, ты имплантировал в ее мозг какое-то устройство или ввел лекарство отсроченного действия еще тогда, когда четыре года назад спас ей жизнь? А теперь рвешься испачкать ее этим поганым кровавым медом, потому что хочешь, чтобы она превратилась в желе?

Поллисанд издал негромкий смешок.

– Ты мне нравишься, Рамос. То есть нравятся параноидальные идеи, которые рождаются в твоем сознании. Но если бы я действительно был способен предвидеть все и вживил ей в мозг имплантат, я бы, конечно, сделал так, чтобы его можно было активировать, только превратив маленькую частицу ее прозрачной кожи в желе. Как иначе я подтвердил бы свою репутацию самого вредного создания во вселенной? – Он посмотрел на меня. – Уверяю тебя, это совершенно необходимо, если ты хочешь спасти свой мозг. Кро-о-о-ошечная часть тебя должна стать желе.

– Хорошо, – сказала я, скрипнув зубами. – Если это необходимо…

– Да.

Поллисанд подошел к фонтану и окунул в мед носок ноги. Конечно, ничего страшного не произошло – можно не сомневаться, мистер Гадкий Вредина достиг той ступени эволюции, когда его кожа не страдает от меда так, как кожа низших существ.

– Где ты хочешь, чтобы я мазнул? – он вернулся ко мне на трех ногах, стараясь не прикоснуться ни к чему той, которая была в меду. – Может, на пятке? Там будет совсем незаметно. Или в нижней части позвоночника, прикрытой курткой? А может, над грудью, наподобие пурпурной татуировки?

Я повернулась к Фестине, собираясь спросить у нее совета… но, едва взглянув на нее, поняла, каков должен быть ответ.

Я подняла палец и ткнула им в правую щеку. Поллисанд оказался проворнее Фестины.

Быть капитаном огромного чужеземного космического корабля не так интересно, как вы, может быть, думаете, потому что это ужасное бремя. И бремя это в особенности велико у того, кто имеет лучшую подругу, которая все время беспокоится, как бы одно неосторожное слово, обращенное к корабельному компьютеру, не привело к «трагическому инциденту». Фестина диктовала мне все команды, которые я должна была отдавать кораблю-«вязанке», заставляла меня повторять их несколько раз по-английски и только после этого позволяла сказать то же самое на шадиллском языке. И даже при соблюдении всех этих условий она требовала, чтобы я думала, думала и думала над каждым шадиллским словом; короче говоря, приходилось притворяться, будто я усиленно размышляю над полученной инструкцией.

Конечно, на самом деле перевод мало занимал мои мысли; гораздо больше я думала о своей изменившейся внешности (очень милое отражение которой можно было видеть в чаше фонтана). Поллисанд лишь слегка мазнул мне щеку носком ноги – и тем не менее умудрился создать точную копию родимого пятна Фестины как по размерам, так и по форме. Сразу же после этого он сотворил прозрачную повязку, которую наложил на пурпурный мазок – чтобы помешать меду сползать с лица. Повязка мгновенно прилипла к коже и (предположительно) тут и останется.

Фестина, конечно, очень переживала из-за изменений, которые претерпела моя внешность, – она очень милый человек, но имеет «глубокий психологический сдвиг» из-за своей внешности, отчего иногда бывает не вполне адекватна. В глубине души она убеждена, что родимое пятно делает ее безобразной… хотя на самом деле причина ее безобразия в том, что она непрозрачна, а родимое пятно – это так, пустяк, который практически ничего не меняет.

В связи с этим спешу пояснить, что мое пятно, хотя и несомненно пурпурное, но прозрачно-пурпурное; вы по-прежнему можете видеть что угодно сквозь мою голову и в том числе сквозь щеку. Поэтому пятно на моем лице – не уродство, а просто «очаровательная особенность», придающая мне добавочную прелесть. Я выгляжу восхитительнее, чем когда-либо… знаю, в это трудно поверить, но теперь, когда вы прочли мою историю, вам, конечно, ясно, что я никогда не лгу.

Я не стану перечислять в деталях, что мы делали сразу после того, как пятно оказалось у меня на щеке. Конечно, мы приказали кораблю-«вязанке» перестать заглатывать мелкие суда кашлингов и освободить захваченные. Мы также выпустили экипаж «Королевского гемлока» из камер, куда их заточили. В камерах оказалось и множество представителей других видов, все, кого выкрали шадиллы, потому что эти создания оказались слишком умны себе во вред. Капитан Капур обещал, как только представится возможность, доставить пленников на родные планеты… или на любой другой мир по их выбору – в качестве утешительного приза за то, что им пришлось перенести в заточении у злобных мохнатых жуков.