Людмила Белаш - Ключ власти

— Даджака зу! Воля! — взревели гривастые, вскидывая к потолку кинжалы и потрясая пистолями. Там, за чёрной межпланетной бездной, каждый сможет сказать: «Свободен!»

— Вперёд, смельчаки! Вперёд, красавицы! Бейтесь и рожайте, ибо вы — семя Ураги, которое взойдёт на новой земле. Ваш путь предначертан Владыками Неба. Планеты пути — наши ступени. Голубая Санкари — последняя! Вас ждёт блаженство, изобилие и счастье!

Вдохновляя пассажиров и бойцов, мудрец наглотался холодного воздуха. Последнее напутствие он выкрикивал уже сиплым, срывающимся голосом.

Протяжно завыли трубы. Служки вчетвером подняли кованый виток спирали — знак звёздного Пути, ведущего к конечной Цели, — и толпа преклонила колени, чтобы молитвой восхвалить Владык Неба.

По корням-трубам люди пошли на корабль, размещаться в узких спальных капсулах. Сквозь оболочки труб им удавалось мельком увидеть — в последний раз! — тусклое ржаво-серое небо Ураги. Злые ветры затягивали небосвод мрачными тучами, несли сухой, режущий кожу песок.

Выжидая, девчонка смекала, рассчитывала время: «Вот они в чреве… С укладкой провозятся долго… Обязательно какая-нибудь дура струсит, заупрямится лечь в капсулу… А ей затрещину — бац! а она в рёв! Позовут мудреца-лекаря, чтоб впрыснул расслабуху… Теперь дают „пузырь спячки“, велят всосать пуповину. Глоток-другой, и тело замирает. Обтягивают оболочкой. Склеивают края. Ну всё — пора!» — Она почуяла ногами, как в глубине взвыли генераторы, и начала выбираться наверх.

Вокруг катапульты трещал воздух. Даже под плёнкой зашевелились волосы! Ветер кружился колесом, обвевая пусковой станок вихрем пыли и снежной крупы, а на мачтах полыхали, извивались сиреневые огни. С огненных верхушек мачт срывались хлёсткие молнии, ударяя то в броню шара, то в землю.

Они били всё чаще, всё гуще! Оглушительный треск разрядов заглушал вой ветра. Рядом взлетали в воздух осколки, фонтаны горящей земли. Пригибаясь за барьером, девчонка вопила от ужаса и восхищения, но не слышала своего крика — и вновь выпрямлялась, презирая смерть, лишь бы увидеть миг старта.

Взрослые в стане — кто провожал первую армаду — сказывали, что это словно восход тысячи солнц. Когда, мол, оно воссияет, надо вовремя закрыть лицо, не то ослепнешь.

Буря у пускового станка рассвирепела до безумия — уже камни катились под ветром. Девчонка вцепилась в скобы на барьере, чтобы её саму не укатило.

И вдруг ветер оборвался.

Между мачтами — от вершины к вершине — как пояс шара загорелось белое кольцо.

От барьера, от блиндажей, от каждого камешка и песчинки на землю легли угольно-чёрные тени. За сверхъярким свечением было едва видно, как шар начал подниматься от земли. Быстрее, быстрее — разгоняясь, уходил корабль, сперва прямо в зенит, а затем склоняясь к востоку.

Тут глазам стало совсем нестерпимо от жгучего света; девчонка сжалась за барьером, плача от рези под веками. Или от радости. Не всем, кто улетает, удаётся вначале увидеть старт со стороны.

Теперь пора сматываться — едва пускатель погаснет, корабелы сразу явятся проверять катапульту.

Но бежать прямо и цепко она не могла — от волнения водило из стороны в сторону, как с хмельных грибов. Слёзы мутили ей моргучие глаза, засвеченные огненным кольцом, даже из носа текло — какое ж тут чутьё?.. Шаткая, во взбудораженных небывалым зрелищем чувствах, девчонка трусила без оглядки, как раззява, и на обратном пути задела «сторожок».

Клятая капля-висюлька на слизистой нитке в доли мгновения дала сигнал; ловец проснулся, выбросил пяток мокрых буркал и дюжину гибких жгутов. Оплетёт — взвизгнуть не успеешь! С ловцом управляться — нож нужен…

Стражники пришли с ленцой, волоча ноги. После старта — куда торопиться?.. Посмеялись — ишь, барахтается, как мокрица в паутине. Чтоб было досаднее, освободили ловца из ячейки и заставили идти с ним на спине, словно кормилицу машины. А ловец тяжеленный!..

Глава лазутчиков поднял ей веки, осмотрел белки глаз:

— Ротозейка… На старт любовалась? Я тебя пошлю старые станы обыскивать. Прямо сейчас. С летуна на тросе спустят — и работай до весны.

Она завыла, обнимая ноги господаря. Старые станы!.. там земляные покойники, в глубь утащат! или сама с ума свихнёшься, в тишине да мраке!

— Ладно, — пожалел господарь, — не хочешь на полуночь, полетишь на полдень. В землях Гота-стана один квадрат не изучен — гиблое место, но ты справишься. Через семь дестей заберём тебя оттуда… Грунт, стоки, отбросы — всё пробуй.

Что следует искать, она не спрашивала. Все станы ищут одно — куски ключа власти. Если б их не было, дело давно бы бросили — но они есть, только об этом принято молчать. И попутно — разведать соседские лётные базы, гарнизоны, новые тоннели и энергостанции. Это никогда не лишне.

— Рада служить! — с ликованием вскочив на ноги, она поцеловала кончики пальцев и сложила ладони перед лицом. — Семь дестей — хорошо! Успею к отлёту…

«Она уверена, что вернётся». — Господарь усмехнулся, втайне гордясь воспитанницей.

— Хайта, ты полетишь в голубой мир охотно?

— Да-а-а! — ответила она певучим голосом. Господарь спрашивает о её чувствах! это большая честь! Но тут же оговорилась:

— Я буду плакать по Ураге…

Выйдя от главного лазутчика, она достала скребок и преспокойно стала очищать себя от слизи. Другая лазутчица, ждавшая у двери, пренебрежительно скосилась на Хайту:

— Пороть приказал?

— Что ты!.. дал особое задание. Такое тайное, что говорить не велено. Готовит меня к службе в голубом мире…

В тот же день.

Голубая планета Мир.

Жаркая летняя ночь. Аромат цветущих магнолий.

Погода — мечта астронома! Ясное безветренное новолуние. Такая тишина, что слышно пение цикад в долине. Телескоп под куполом двигался вслед за небесным сводом, не отклоняясь от объекта наблюдения.

Как в любом казённом учреждении, на угловой полке — алтарик. Суровый Громовержец — в левой руке шар-планета, в правой Молот Гнева. По сторонам от Отца Небесного — добрая Дева-Радуга и крылатый Ветер-Воитель. Больше всего в обсерватории почитали хозяина погоды — Ветра. Когда начиналась ночная работа, к ногам крылатого Воителя ставили новую свечу и шептали, кланяясь алтарику: «Избави нас от облаков, туч и дождя. Да будут небеса прозрачны и чисты».

Кроме сложной и громоздкой фотокамеры, у телескопа сидел живой наблюдатель.

Главный объект — планета Мориор, кроваво-красный шарик, слегка дрожащий в потоках атмосферы.

Дни шли за днями, превращаясь в месяцы. Над обсерваторией шумели дожди, бушевали осенние штормы, нависали снеговые тучи, но место было выбрано удачно — вновь очищалось небо, давая простор зоркому телескопу. Там, на Мориоре, тоже менялась погода — только вдвое медленнее. Полушария красной планеты поочерёдно белели от снега, затем темнели в сезон половодья, потом покрывались жёлто-зелёной пеленой растений.