Дмитрий Белозерцев - Мифы из будущего

Невероятный мир, который не пошевелится, даже если в него сунуть раскалённой кочергой. Сын солнца и моря, жидкий огонь в котором можно утонуть, мельком взглянув на колонию травяных людей и людей камней, шёл дальше, ступая босыми ногами по нагретому солнцем, бетону дороги. Впереди маячила какая-то тень. Солнце было очень высоко и наличие такой большой тени сейчас было странным. Странно вела себя и тень. Она то появлялась, то исчезала, как будто предмет, её отбрасывавший, метался из стороны в сторону. Как будто ветер жестоко трепал высокое и гибкое дерево, крепко вцепившееся своими корнями в грунт, на зло всем ветрам подпиравшее небо и хватавшее облака своими ветвями. Зверь! Зверь-тень, огромный и полупрозрачный, как будто его осязаемость по альфа-каналу убрали до тридцати процентов. Жестокий зверь, видом как волк, размером как грузовик, выскочил на дорогу перед нагим путником в своей стремительной атаке. Прыжок, щелчок зубов и зверь снова скрылся в кустах. Неприятное видение, для того, кто знает, что это может быть смертельно. Скулящий в кустах зверь-тень, жаждущий своей плоти и ищущий её у других, не в силах, что-либо сделать. Кого-то загрызть. Только пугать, того, кто испугается. И бессильно ненавидеть того, кто не испугался. Беззубая ненависть не остановит путника. Она сожрёт себя саму в полдень, когда тени исчезнуть и мир растворится в свете.

Лёгкий ветер играл с травой. Трава играла с ветром. Коже было хорошо. Солнце грело, не пекло. Ветер гладил, так… любя. Когда сын моря и солнца встретит того, кто ему нужен он это сразу поймёт. Но не поймёт, кто ему нужен пока не найдёт. Впереди дорогу смыло. Обрыв. Бухта с крутыми берегами, промытая штормом строителей, срывших здесь на песок кусок берега. На противоположном берегу видно продолжение дороги, провисшее с обрыва полотно покрытия. Громадный карьер посреди которого застыл, жестяной клёпаной громадой, строитель. Он ждёт пока ему возникнет работа. Может, кто ему отдаст приказ. Или равновесие вокруг потребует его вмешательства, для восстановления себя. Пока его гостями были только дети, на спор заплывавшие к нему и лазавшие по его телу. Никто из них не умел им управлять. А взрослым проще было проложить объезд. Грунтовая дорога, разжижавшаяся в гибельную топь во время воды, бежала прочной спёкшейся на солнце лентой, из которой иногда торчали остатки поглощённых механизмов-путников, кого застал здесь дождь. Здесь кусты подступили прямо к краю обрыва, вернее на оборот – это море, благодаря строителям, теперь плескалось у корней кустов. В просветы между ними идущий по дороге мог видеть искусственный залив с громадой рубленых форм корпуса строителя. Дорога петляла между деревьев, которые давали живительную тень. Странно и солнце и тень, дарят жизнь. Хотя должны друг другу противостоять. Об этом думал сын моря и солнца, когда шёл объездной дорогой. Жар освещённых солнцем участков, сменялся леденящей от резкого перепада температуры тенью. И снова сменялся освещённым участком дороги. А потом снова тень. И так пока путник снова не вышел на бетонную прибрежную дорогу. Шоссе, разорванное теми же, кто его и построил. Сын моря и солнца шёл дальше, оставив позади искусственный карьер. Он не знал, что строителями, один из которых застрял у него за спиной, уже давно никто не управляет. Они функционируют сами по себе, в соответствии с заложенными в них программами строительства и обслуживания, в соответствии с ошибками, накопившимися в них, в соответсвии с обрывками приказов которые носятся в эфире и сетях, иногда достигая адресатов. Строители неторопливо бродят по просторам. Стремительно переделывая и строя, то там, то тут. То тут, то там. Иногда. Скрипят их ржавые руки. И на свет появляется уже давно не нужный дом, в котором никто не будет жить. Или среди моря возводиться мост. Искусственное творение призванное соединять разъединённых, но их уже нет. И стоит на мелководье ферменная конструкция, и под ней плещется вода. Но берегов нет. Их съела вода. Сожрала штормами и слизала нежными прибоями под шелест музыки с эстрад. Море породило. Море кормило. Море убивало. И море одевало. Сын моря и солнца был наг. Но ветер ему нашептал, что если он сойдёт с бетонной ленты на песок пляжа, то там он найдёт себе одежду. Давно погибший контейнеровоз отдал свои сокровища земле. Волны выкинули всплывшие из трюмов контейнеры с одеждой для рынков восьмых стран.

Железный плащ стоял у дороги, обозначая автобусную остановку. Под его широкими плечами свили себе гнёзда ласточки. Маленькие птички сновали над дорогой вокруг одевшегося путника и ловили мошкару. Тихие стремительные полёты, раздвоенный хвост и белая грудка. Нежный посвист. Рядом в придорожной канаве вода – колыбель комаров. Деревья растущие под землю и корнями проросшие в небо, образовали арочную галерею над бетонными плитами дороги. Под сводами висели фонари. Они прилетели сюда переждать день и тихо устало светили. Из-за этого казалось, что над Полушарием царит ночь, распуская свои кошмары. А эта галерея уютное укрытие от них. Но наступит вечер. Одинокое теперь солнце начнёт заходить за край земли, чтобы снизу греть землю и жарить пятки её попирателям, палить лысины антиподам. Солнце зайдет и в сумерки фонари разлетятся по своим столбам светить кто где. Кто на перекрёстке исчезнувших парковых аллей, кто над хижиной рыбака, рядом с другой наживкой для рыб. Ряд рассядется над Центром, освещая площадь с гуляющими парами. Шквал иногда фонари срывает. Он их кидает на местность разбивая о суки и стены. Икра рыбака в такой день пенится, стремясь в воду. Ведь кто-то из рыбаков не вернётся, опрокинутый ветром. Они ловят рыб на самих себя.

Тёмно-синим вечером сын моря и солнца вошёл в живой городок. Под матерчатыми, полосатыми навесами террас, сидели жители городка и марафонили. Специальные люди следили, чтобы ни один из них не перешёл четырёх суток. Иногда хватала измена и уносила кого-нибудь на семь километров, откуда они высматривали зраком в пятак отбившихся. В тёмных переулках отщепенцы-внесистемники разрисовывали двери чёрных ходов на замороках. Они боялись чёрных ходов. С детства. С кровью матери и её ДНК они приняли страх перед белыми стариками в чёрных-чёрных домах, в чёрных-чёрных странах, с чёрной-чёрной рукой, которой они забирают к себе малышей войдя через чёрный ход. Внесистемник системен и днём на нём галстук, поверх белой рубашки. Когда приходит кроссворд, они составляют его белые клетки, пока он не заполнит себя. В этот вечер в городе кроссворда не было. Его хождение исключили. Было тихо. На набережной была девушка четвёртого размера.

– Зайка, ты меня рубишь. Я понимаю, что это очень тяжело, когда ты готов на всё для человека, но это не взаимно.