Вячеслав Назаров - Восстание супров

— Зачем мы здесь? Мы торчим здесь затем, чтобы обеспечить танкерам безопасный забор протовита. От кого мы защищаем танкеры? От супров, ибо одно такое создание может превратить в облако пара весь наш танкерный флот. Как мы их защищаем? Никак, потому что супры еще никогда ни на танкеры, ни на нас не нападали. Просто во время заправки мы отвлекаем внимание супров на себя, делая несколько провокационных выстрелов. Супры начинают нас «щупать», а мы переходим на режим «зеркала»: супр нас лазером — и мы его лазером по тому же месту, супр нам боеголовку — и мы ему точно такую же. Такая «перекидка» продолжается до ночного урагана, танкер тем временем заправляется и улетает подальше, а ночной ураган заключает мир между нами и супрами. Утром супры ничего не помнят, а мы помним да помалкиваем — до следующего танкера… Вот и вся работа.

Тут-то я и заметил, как у него руки трясутся: весь бледный, одной рукой за окуляр держится, другой к пусковым тумблерам тянется.

— Ты это, парень, брось, — говорю я строго. — Тебе на этом щите делать нечего. Здесь машина хозяйка. Она следит, считает, думает и стреляет — все сама. Человеку такое не под силу. Ведь чтобы ответить супру точно тем же — надо мгновенно оценить род и мощность заряда, траекторию, место удара и прочее. И не дай бог промазать…

— А что, если промажешь?

— Супр повторит удар, только раза в два-три сильнее.

— А если и ему — посильнее?

— Он еще сильнее поддаст. Ему что — у него мощи хватит на десять таких ЛБ, как наша.

— Значит, мы практически беззащитны?

— Как так — беззащитны? Оглянись кругом — все, что до сих пор придумано, чтобы убивать, рвать, жечь, ломать, кромсать, превращать в пар, пепел, дым, дробить в пыль, в молекулы, в атомы, — все собрано на нашем «летающем блюдечке».

— Но супры сильнее? Если они всерьез нападут на нас, то запросто превратят нашу Базу, как вы говорите, «в пыль, в молекулы, в атомы». Значит, мы только делаем вид, что защищаем танкеры. На самом деле мы бессильны охранять даже самих себя. Бессильны со всем своим разумом перед этими безмозглыми сверхмогучими скотами…

Тут я рассердился. Не люблю, когда тычут носом в сомнительные места.

— Младший зистор Импер, — говорю, добавляя в голос побольше соли. — Не распускайте сопли, вы десантник. Устав, прощает все, кроме трусости. Супры не сильнее нас, они неуязвимей. Они почти бессмертны, так как нет ничего, что могло бы отправить их на тот свет. Супр мгновенно находит защиту от любого оружия. Но это совсем не значит, что мы должны отсюда сматываться. Гее нужен протовит. Этим все сказано. Такая наша работа. Не для слюнтяев.

Тут этот пострел глянул на меня — и все мое красноречие враз пропало. Клянусь, в его сумасшедших главах не было ни тени страха, а только удивление, какая-то горечь и ненависть. Ой, какая ненависть… И я понял, что руки у него не от страха, а от злости дрожали.

— Я не о том, Кол. — Он так и сказал «Кол», и y меня не хватило духу его одернуть. — Я не о том. Я их не боюсь. Я просто не могу понять, откуда такая нечисть появилась. Вокруг — протовит, живая кровь, океан первозданного добра. Протовит способен залечить рану, поднять из мертвых, оплодотворить и сделать плодоносной почвой тысячелетний гранит. Так откуда на планете сверхдобра этакая сверхмерзость?

Я невольно покосился на бинокуляры и еще раз помянул недобрым словом своих предков, наградивших меня близорукостью, — контактные линзы я во время вчерашнего снял, чтобы не мешали самосозерцанию, а утром не смог надеть, потому что веки опухли. Будь мои гляделки на месте, может, и всей истории не было бы… Но об этом позже. А пока уставился я в бинокуляры и хоть плохо, а вижу: все вроде в порядке, супры, как положено, резвятся у горизонта — они нам не мешают, а мы им. И ничего в них особо мерзкого нет.

Конечно, супр вблизи вряд ли может вызвать симпатию. Представьте себе крокодила размером с добрый крейсер, покройте его двухметровым слоем пузырящейся и чадящей радиоактивной слизи, хорошенько обмотайте колючей проволокой в руку толщиной и пропустите по ней ток в десяток миллионов вольт, не обращая внимания на фейерверк молний, — вы получите фундамент, так сказать, «колодку» супра. Теперь суйте на эту колодку все, что вам взбредет в голову по части нападения и обороны, — все, что учили в школе, все, что слышали от бывалых людей, все, что снилось вам в кошмарах после мясного ужина — все это еще раз сбрызните слизью, припудрите копотью и пускайте свое произведение в океан крови, под смрадные колпаки ураганных смерчей, в прерывистый яично-желтый свет разбуженного солнца. Ну как? Впечатляет?

Только разве супры-то виноваты, что такими уродились? Ведь мы к ним без приглашения пожаловали — им и без нас хорошо было. Жили себе не тужили, ухаживали друг за другом, оглаживали мегатоннами тротила, щекотали многокиловаттными разрядами лазеров, зачинали в термоядерной страсти бронированных супрят — и вдруг является младший зистор Юл Импер и говорит: «Фи, какая мерзость! Хочу, чтобы все было по-другому!»

— Послушай, Юл, ты хороший добрый парень, чего тебе дались эти бедные чудовища? Чем они тебя обидели? Ведь они никому еще не причинили зла. Больше того — они позволяют воровать свой законный протовит у себя из-под носа — и ничего не требуют взамен…

— Но они могут разрушить все!

— Могут, но не разрушают! Значит, у них есть какие-то тормоза!

— Нет, нет и еще раз нет! Вселенная создана для добра. И если природа поступила неразумно, разум вправе поправить ее!

Я вовремя заметил, что раскочегарился до неприличия. Тем более, что спорить я не мастак… Ведь если хорошенько подумать, то всегда приходишь к выводу, что твой противник по-своему прав. Вся загвоздка в том, с какой стороны смотреть.

С одной стороны — орел, с другой стороны — решка. И как ты ни кидай монету, как ни спорь, как ни доказывай — один увидит орла, другой решку. К чему же в таком разе зря горло драть?

— Младший зистор Импер, — говорю я, поостыв. — Можете оставить свои родовые повелительные наклонности при себе — перевоспитывать вас я не собираюсь. Но если вы хотя бы на букву отойдете от Устава — обещаю вам крупные неприятности. А если ненароком заденете вон ту опечатанную красную кнопочку — стреляю по рукам без предупреждения. Ясно?

— Ясно, зистор Либер.

— Почему сердятся друг на друга мои мальчики?

Сиплый воркующий женский голос у тебя за спиной всегда действует наподобие кнута, а если звучит он в стальной кастрюле, заброшенной невесть куда, и ты точно знаешь, что женщин в команде нет — бедный Юл, он даже пригнулся, не в силах оглянуться. А у меня точно камень с души свалился. Наш цид-биолог Сим Бибиоз, по совместительству психоаналитик и врач, имел чудесную особенность появляться вовремя. Ибо голос портовой девочки принадлежал ему и никому другому принадлежать не мог, как никому другому не могли принадлежать неслышная кошачья походка и острый запах старт-шоколада, которым доктор, по его словам, уничтожал дурной привкус во рту!