Джордж Локхард - Основание скалы

Он подошёл к двери хлева, и долго смотрел на розовое небо, пока первые свинцовые тучи не скрыли солнце от его узких зелёных глаз. Руки Тьясы дрожали, когда он закрыл деревянную дверь, отгородившись от будущего, и найдя утешение в настоящем. То была судьба. И не Тьясе решать, когда посылать Ветер…

Зорг тщательно очистил кусок дерева от коры, и вытащил из тайника своё главное сокровище – старый, заржавленный обломок ножа. Господин сам разрешил Тьясе взять кусочек, когда попал в него этим ножом. Тьясе повезло – он был тогда в периоде, и чешуя была твёрдой. Нож сломался. А Господин долго хохотал, когда перепуганный зорг лежал у него в ногах, и молил не убивать из-за поломанного ножа…

Тьяса не спеша принялся за дело. Он аккуратно наметил контуры будущей фигурки, и быстрым движением очертил линию спины. Высунув от усердия язык, Тьяса очистил заготовку от заусениц, и потёр её о твёрдую чешую на конце хвоста, придав гладкость. Хорошо! Отличная спина!

Теперь надо было сделать голову. Зорг долго примеривался, пока наконец не взмахнул ножом, разрезав деревяшку по сложному профилю. После очистки он невольно вздохнул – боги были за него сегодня. Иначе как объяснить, что идол получался таким красивым?

Два часа спустя, он поставил фигурку на полено, служившее столом его тройке, и вздохнул. На него смотрел Крылатый. Самый настоящий. Тьяса недоверчиво осмотрел свои руки. Неужели это создал он?! Нет, наверно сам Крылатый помог ему, и решил пожить немного в идоле… Конечно! Ведь сегодня пришёл Ветер!

Подумав об этом, Тьяса перепугался. Он бросился в конец хлева, и вытащил из ямы цыву. Червь извивался, и тогда Тьяса откусил половинку, а остаток положил у ног идола. Проглотив мясо, зорг упал на колени, и протянул руки к богу.

– О, Крылатый, прими мой дар! И дай нам свою защиту!

Идол не сдвинулся с места, и Тьяса застонал в отчаянии. Он опоздал! Крылатому надоело сидеть в деревяшке, и он улетел! Боги теперь могут подумать, что он специально не накормил их, и отомстить!

От ужаса Тьяса задрожал, как лист. Он спрятался в углу хлева, и до вечера сидел там, закрыв глаза, и стараясь не думать. Все знают, что боги никогда не увидят того, кто не думает.

Наконец, уже к вечеру, Тьяса открыл глаза. И вскочил – цывы не было! Крылатый вернулся, и забрал дар! О, боги, как вы милосердны! Он принялся прыгать по хлеву, и радостно подвывать. Так его и застали подруги.

– Тьяса? Что случилось? – в тревоге спросила Ньяки.

– Крылатые приняли мой дар! – в восторге вскричал зорг, и рассказал. Ликование передалось всем, и до утра они веселились, приведя Тьясу в полное изнеможение. Как принято, идола закопали в яме с цывами – если Крылатый вернётся, то он никогда не останется голоден!

– Зорги, на выход!

Голос Господина заставил Тьясу вскочить. Он задрожал, ибо понял, что случилось. Прилетели Крылатые! И наступило время им покинуть хлев Господина… О, Крылатые…

– Быстрей, быстрей! – шёпотом торопил он подруг, пока те собирали свои нехитрые вещи в мешочек из шкурки дмьорго. Наконец, тройка Тьясы была готова, и он вышел во двор.

Ветер набросился на зоргов, заставив их закрыть прозрачные внутренние веки, и сжать ноздри. По небу бежали свинцово-серые тучи, стоял полумрак. И Тьяса внезапно подумал, что так теперь – до смерти. Всю его оставшуюся жизнь он будет дрожать от холода, смотреть сквозь вторые веки, и никогда более не увидит солнца… Он никогда больше не увидит этот дом. И никогда, никогда более не почувствует восторг при виде бога!

– Давайте, давайте! По машинам! – Господа нервничали. Видимо, Крылатые были уже близко. Пока Тьяса и десятки его соплеменников залезали в божественные летающие дома Господ, зорг с тоской смотрел на свой дом. Он прощался. Отныне его ждут мрачные, холодные пещеры, дымящие костры, плохая пища и холод. Вечный холод. Тепло ушло вместе с солнцем, и он знал, что будет мечтать об одном-единственном луче прекрасного пурпурного света… и знал, что не дождётся.

– Все поместились? Ну-ка… Да, вроде все. Идальго, они все здесь.

– Молодец, Хуан. Рекордное время. Выгрузи их вот здесь… потом лети сюда, и захвати немного кувстры.

– Зачем?

– Если спросят, куда летал, скажешь правду…

Господа засмеялись, и пропали из поля зрения Тьясы. Он вздохнул. Весной, тысячи дней назад, он видел Крылатых, и навсегда запомнил то восхищение, которое они вызвали у него. Господин не успел спрятать зоргов, и приказал им сидеть неподвижно. О, он мог бы не приказывать. Тьяса потерял способность двигаться, узрев бога…

– Полетели!

И вновь, как однажды давным-давно, Тьяса задрожал от восторга, почувствовав, как возносится вверх. Он тихо зашипел, и остальные зорги последовали его примеру. Они никак не могли понять, почему их так тянет в небо – ведь крыльев у них не было…

Летели долго, и свист ветра начал медленно одолевать Тьясу, клоня ко сну. Многие первые подруги уже спали, и даже некоторые вторые. Ньяка прижалась к своему центрию, и явно собиралась присоединится к давно уснувшей Икьян, когда внезапно тишину грузового отсека нарушил голос Господина.

– Ящерицы, просыпайтесь. Прилетели.

Тьяса вздрогнул, вскочив на ноги. Он достигал почти метра в высоту, то есть был на редкость крупным зоргом. Зеленовато-серо-оранжево-чёрный окрас чешуи делал Тьясу заметным на фоне серо-зелёных и серо-синих соплеменников. Мускулистые задние ноги немного дрожали от волнения, когда Тьяса спрыгнул на красную траву, балансируя полуметровым хвостом с шипом на конце, и прижав небольшие по сравнению с ногами руки к узкой груди. Холодный ветер заставил его задрожать, и чешуя сменила цвет на пурпурно-серый, точно соответствующий степи. Простой рефлекс маскировки, ибо Тьяса был насекомоядным. Его кровь немного понизила температуру, адаптируясь к среде – зорги были средним звеном между холодно– и теплокровными. Их тела не сохраняли постоянную температуру, но имели нижний предел, ниже которого она не падала. Когда было холодно, Тьяса становился вялым и слабым – все силы его хрупкого организма уходили на обогрев. Но в тёплое время Цикла он мог не есть много дней, ибо тратил мало энергии, не заботясь о температуре тела.

Как всегда в это время, чешуя Тьясы была мягкой и непрочной – ведь трёхсотдневный Период, когда зорги не способны к размножению, недавно уступил место тридцатидневному, в течение которого центрии становились уязвимыми и слабыми, зато могли осеменять вторых подруг с помощью добавлявших свои хромосомы первых. Во время Периода подруги размножались сами, рождая вторых подруг, но только с помощью Тьясы мог бы родится центрий, содержавший сразу две половые клетки, или первая подруга, содержавшая специфическую хромосому, необходимую для рождения центрия. Когда совмещались хромосомы Тьясы и первой подруги, то в теле второй рождался центрий. Когда хромосома Тьясы не соединялась, тогда вторая подруга рождала первую, имевшую только одну хромосому – ту самую, которая не передавалась второй во время Периода Тьясы, и поэтому без него подруги могли родить только не содержавшую половых клеток вторую. Если хромосома центрия не соединялась, то Тьяса служил простым переносчиком генетического материала из тела первой подруги в тело второй, но без специфического компонента, который он добавлял, хромосомы Икьян не могли бы осеменить Ньяку, и она не родила бы первую подругу. Без Тьясы Ньяка и Икьян могли рожать только вторых…