Ратибор. Ученик деревенского колдуна - Гавриил Блаженный

— Где мой ребеночек? Куда, ты его дел? Верни мне его, — она опять заплакала.

— Окстись, Марфа. Это не ди'тко, это дьявольское отродье родилось… Прости Господи мои слова, грешен я, не ведаю, что творю. — Евдоким три раза перекрестился перед святыми образами.

— Но он наш, понимаешь, наш ребеночек… а, ты… а, вы с бабушкой Лукерьей, что натворили? Разве это по христиански?

— Молчи, дура. Я всё правильно сделал. Забудь про это всё, как страшное, как сон или грозу. Всё! Ничего не было. Наш сынка умер, при родах. Ты родила мёртвого младенца. Запомни мёртвого. Другого не дано. Всё! — для пущей убедительности он стукнул кулаком по столу.

Марфа, ещё немного поохав, легла на лавку. Перечить боле мужу она не стала, да и не могла. Единственное о чем она жалела, что не успела его толком рассмотреть, приласкать, да и титькой даже ей не дали покормить его. Хотя-бы этого он должен был познать, материнского молока.

Самому Евдокима стало жаль жинку, себя, да и ребёнок, хоть такой и родился, в душе он понимал, что это его сын.

"Чай не обидят его звери лесные. Глядишь, кто и подберёт его. На все воля Божия." — подумал Евдоким и перекрестился и ещё на всякий случай молитву прочёл.

***

Было ещё совсем темно, когда старый ведьмак вышел на след младенца. Долго он перед этим по округе волком кружил. А сначала и вовсе соколом прилетел, только толку-то, ведь ничего в темноте и не видно. Но, так быстрее всего до места можно было добраться. Уж очень торопился он, боясь опоздать.

И видимо не зря торопился. Когда он подходил к месту, где предположительно был младенец, то почувствовал опасность. Нет, не ему (волхву), а именно младенцу.

Болотницы и хмыри, крыксы и злыдни представляют для людей опасность, а для только что родившихся и некрещеных, тем более. Младенец лежал на пне, в окружении этой нечисти, рядом находились непроходимые топи. Они буквально только-только его обнаружили и решили преподнести в качестве подношения своей госпоже кикиморе. Ну не тут-то было!

В этот самый момент и успел подойти старый ведьмак. В руках Драгомира был посох волхва, неизменный спутник всех ведьмаков. Это был красивый, большой посох (ли-ти-ус) сделанный из крепкого можжевельника, на конце его было солнышко. Посох имел не только мощное сакральное значение, но обладал сильной магической силой для его ведущего владельца.

— Ах, вы окаянные, что удумали. Не бывать этому! Ребёнок-ведьмак, этот вам не по зубам! — Драгомир в буквальном смысле начинал закипать весь изнутри. Тогда ярость самого старшего волхва будет в действительности просто ошеломляющая. Драгомир находился в самом рассвете своих магических сил. Не было ему равных на русской земле.

Вокруг ведьмака стал образовываться огромный энергетический вихрь, все вокруг заискрилось, даже мать-сыра земля зашипела и начала плавится вокруг Драгомира.

Вся нечисть при виде всего этого стала пятиться назад, ещё секунда и в непомерном ужасе, в буквальном смысле, разбежалась прочь в разные стороны, не разбирая дороги, лишь бы уцелеть.

Драгомир ещё несколько минут остывал, дал волю своим эмоциям. В таком состоянии ему было бы опасно подходить к какому-либо существу, поэтому, зная себя, он просто выжидал время. Он никак не мог причинить будущему ученику вред.

Вот такой он был, настоящий, правильный ведьмак.

***

Утром рано прибежала повитуха бабка Лукерья. Она сильно переживала за все, то, что произошло. Она взяла грех на душу, без неё родители родившегося маленького ведьмака не смогли бы решиться на такой шаг.

Девку Аньку она застращала молчать. Для всех младенец родился мёртвым. Дети в семье, когда воротяться к вечеру домой от бабушки и дедушки, так же будут оповещены, что братик их родился очень слабенький и не выжил после родов, опосля предстал перед Богом.

Сейчас повитуха пристала с расспросами к Евдокиму. Разговаривали шёпотом, чтобы Марфа не услышала.

— Та как усе прошло? — спросила бабка Лукерья.

— Дык, как и думали, всё быстро вышло. Я свез его в лес дремучий, там и оставил ди'тко. Токмо жаль его. Глазенками та и лупал, когда я прочь пошёл, — у Евдокима потекли две большие слезинки по небритым щекам.

— Ну, буде тя, чай не девка мокроту тут разводить. Настраивайся завтра ить работать, те.

Евдоким вытер слезы. Это было на него не похоже. Он же муж, глава семейства, а тут, правда, поддался чувствам.

Больше поговорить у них не получилось, к столу вышла осунувшаяся Марфа. На неё было жалко смотреть. Увидив, что к ним пришла бабка Лукерья на неё нахлынули все обстоятельства вчерашнего вечера.

Повитуха опустила глаза при виде Марфы.

— Лучше б я вчера одна рожала!

— Ииишь ты какая!

— А ты старая кваша на печи лежала у ся в хате.

— Я пошла, — бабка Лукерья с такой прытью вскочила с места и выбежала из дома. Не хотела она бестолку ругаться с несостоявшейся мамой. Не было смысла.

Евдоким посмотрел на жену с укоризной, но увидев её состояние, она опять рыдала на взрыд. Подошёл и обнял жинку.

***

Драгомир остыв, и успокоившись, спокойно подошёл к младенцу. Взял его аккуратно на руки.

— Ну, дай посмотрю на тя юный волхв.

Малыш смело смотрел своими волшебными глазками на старого волхва и улыбался.

— Славный буде ученик у мя!

Драгомир улыбался и был счастлив. Ребёнок писанул на своего спасителя и засмеялся. Старый ведьмак засмеялся.

— Добро, добро знак. — Драгомир аккуратно прижался к щеке младенца и поцеловал.

Он запеленал его в свою чистую рубаху, как должен был сделать его родной отец. Сверху перевезал нетуго пояском.

Через несколько минут они отправились в путь. Перед этим Драгомир покормил ребёнка, заранее подготовленным и разбавленным молоком.