Людмила Белаш - Ключ власти

Главный объект — планета Мориор, кроваво-красный шарик, слегка дрожащий в потоках атмосферы.

Дни шли за днями, превращаясь в месяцы. Над обсерваторией шумели дожди, бушевали осенние штормы, нависали снеговые тучи, но место было выбрано удачно — вновь очищалось небо, давая простор зоркому телескопу. Там, на Мориоре, тоже менялась погода — только вдвое медленнее. Полушария красной планеты поочерёдно белели от снега, затем темнели в сезон половодья, потом покрывались жёлто-зелёной пеленой растений.

Месяцы, годы. Астрономы привыкли к чередованию сезонов. Наблюдение стало рутиной. Но планеты медленно сближались. Наступило противостояние.

И вот, в одну жаркую летнюю ночь…

— Гере приват-доцент, — аспирант с волнением оторвался от окуляров, — вижу вспышку! Вспышка в южном полушарии!..

— Вы не ошиблись? — Приват-доцент нетерпеливо занял его место.

Мало ли что — усталость, напряжение… Порою утомлённые глаза жестоко шутят с астрономами. Еле видимое пятнышко свечения мерцало на лике Мориора — такое крохотное…

…такое ужасное.

«Боже… Это выстрел катапульты».

— Фотографируйте! У нас должно быть веское доказательство.

«Да, парень, не зря ты столько ночей провёл у телескопа. Выследил свою удачу».

— Поздравляю, коллега. Боюсь, вы войдёте в историю.

— Вы полагаете?.. — Молодой аспирант трепетал.

— Уверен. Они стартовали. Через семь месяцев будут здесь.

— Но это означает…

— Война. — Глядя, как медленно тает зловещая вспышка, приват-доцент почувствовал, что близок к обмороку.

Так мало лет для передышки!..

Хладнокровные дьяволы опять начали снаряжать свои шары, набитые личинками живых машин, оружием, безжалостными воинами.

«Прошлая неудача их не обескуражила. Но — почему неудача?.. Почему мы считаем, что они хотят победы в честном бою? Они воюют по-другому. Зарылись в землю, где их не достать, ждут своего часа… как семена в пустыне — когда прольётся дождь, они взойдут. А мы? что делать нам?..»

В минувшую войну, едва окончив магистратуру, он по зову сердца записался в армию. По глупости — в пехоту, которую броневые черепахи дьяволов косили и топтали как траву. Лишь после несчётных жертв и разрушений чудом удалось остановить пришельцев, а затем — погнать вспять, в ямы-кратеры. Власти громко обещали: «Больше никогда! Мы встретим их во всеоружии! Они не выйдут из своих ям!»

«А мы действительно готовы?..»

Тонны золота ушли на новое вооружение, сотни тысяч людей встали под ружьё, погибли, стали калеками. Разразившийся кризис породил толпы нищих и неучей — деньги отнимали у народных школ, у богаделен. Богатство исчезало без следа в прорве войны. Развитая часть планеты истощилась, выдохлась в пляске смерти. А отсталые народы даже не заметили, как старшие братья отчаянно бьются, спасая Мир — они просто плодились, как животные, сильные своим числом и равнодушные в своей тупости…

Зачем прогресс, изобретения, если хлеб пожирает армия, а детям достаются корки, если лучшие парни уходят — от плуга, от станка — в казармы, чтобы учиться убивать?..

И едва жизнь начала налаживаться — вновь планета войны посылает своих дьяволов.

Астроном понял, что не сможет видеть в газетах сводки о потерях, фотографии руин. Если бы не семья — впору наложить на себя руки, не дожидаясь, пока «тёмная звезда» с рёвом обрушится на Мир.

«Это какой-то суд Господень над землёй, которая не умеет собой распорядиться!..»

— Надо срочно телеграфировать в столицу, — сдавленно проговорил он, опустив голову. — В имперскую канцелярию. Под грифом «строго секретно». Они должны знать… Но население пугать нельзя. Будет паника… Пусть поживут спокойно хоть семь месяцев.

— Надо рассчитать траекторию «тёмной звезды», — заметил аспирант, кое-как уняв нервный озноб, — вычислить место её падения.

Из формулы «наука и жизнь» он запомнил лишь первое слово, а второе выкинул. Слишком молод. Будь у него дети, он думал бы иначе.

— Займитесь этим, коллега, — вяло махнул рукой приват-доцент. — А я сделаю свои расчёты — сколько будет стоить фунт хлеба в следующем году.

Три месяца спустя.

Святая Земля, праздник Благодарения.

— Какой наплыв паломников!.. — стоя у окна, принц Церес глядел на запруженную народом дворцовую площадь.

Здесь, в субтропиках, осенний месяц листень был тёплым и ласковым. С имперского юга, где холодные ветра уже срывали жёлтую листву, люди ехали на поклонение в плотных сюртуках, капотах и манто, но на подъезде к Девину переодевались. Шляпки сменялись чепцами, манто — накидками скромных цветов.

В Девин — сияющий бело-жёлтый город храмов и реликвий — поезда, пароходы и дирижабли прибывали наполненные до отказа. Тысячи и тысячи богомольцев стремились поклониться живоносному гробу Девы-Радуги. Места в гостиницах бронировали по телеграфу, за месяц до прибытия. А жаждущие побывать в Святой Земле всё ехали и ехали!

— Правда ли, что главный келарь арендовал военные палатки?

— Да, мы их сдаём за символическую плату, — отозвался патриарх. — Примем всех. Хвала Ветру и Радуге, давшим добрую погоду нивам и достаток людям…

Престол первосвященника вёл широкую торговлю. Повсюду шла продажа образков, чёток, молитвенников и духовных книг, икон и статуэток. Наперсное Божье Око монахи предлагали на любой вкус — от дешёвых медных до узорных золотых. На площадях, на высоких помостах, играли моральные пьесы и сцены из Писания. В павильонах волшебный фонарь показывал картины — жития святых, истории мучеников и торжество церкви.

— Я заметил — вы продаёте даже проповеди на граммофонных пластинках, — выпустив сигарный дымок, принц полуобернулся к патриарху.

— Надо идти в ногу со временем, — улыбнулся владыка.

В его просторном кабинете царила зеленоватая тень плюща. Пахло чужеземными благовониями — дары Вейских островов! — над латунными чашами-курильницами поднимались струйки пряного дыма. Патриарх восседал в роскошном резном кресле красного дерева; на верху высокой спинки — позолоченное Око и выпуклая надпись дугой: «Отец Веры». Владыка любил свой титул.

Крупный, ширококостный патриарх — с квадратным, бронзового оттенка лицом, прямым грубым носом и большим ртом — походил скорее на мужлана. Изъяны его внешности искупались вежливой тихой речью, безупречными манерами и обширным умом.

По возрасту наследник Синего престола годился ему в сыновья, а по стати… Особа царских кровей! Седло, плавание и гимнастика сделали его сильным и грациозным, как античная статуя, а лощёное лицо с тонкими усиками излучало спокойное, уверенное превосходство. Сероглазый брюнет — недаром у Цереса слава первого сердцееда в Двойной империи.