Дэвид Эннендэйл - Яррик: Цепи Голгофы / Дурной Глаз

Новый раскат военного грома, словно бы в ответ «Гибельным Клинкам». Более могучий и в то же время более отдалённый, и на этот раз он донёсся сзади. Я оглянулся в том направлении, откуда мы пришли. В нескольких километрах позади марширующих войск и рычащих машин, за линией холмов, которую мы пересекли часы тому назад, видимые в засорённой атмосфере Голгофы лишь как размытые силуэты, схватились боги. Наши Титаны бились со своими низкопробными орочьими аналогами. Официальное наименование орочьих машин было «гаргант». Слово было безобразным, пренебрежительным[1], и не без умысла. Официо Стратегос не стремилось к облагораживанию неприятеля, как и не должно было. Зато в опасности, которую представляли собой гарганты, не имелось ничего, чем стоило бы пренебрегать. Это были колоссальные тотемные чудовища. Как люди соотносились с титанами класса «Полководец», — человеческое тело, сделанное грандиозным по размеру и разрушительной мощи, — так орки соотносились с гаргантами. Эти машины, которыми зеленокожие воздавали честь своим дикарским божествам, были неповоротливыми бочкообразными горами стали и пушек. Они могли бы испепелить все наши полки. Титаны вступили с ними в схватку, и исполины уже два дня блокировали друг друга в адской патовой ничьей. Мы пересекли их поле боя, как вереница муравьёв. В тот момент я ощущал себя букашкой, моя деятельность казалась мне ничтожным украшающим призвуком к грозной симфонии гигантов. Я в очередной раз удостоился чести стать свидетелем борьбы легендарных существ, и это поубавило мою гордыню. Глядеть на то, как «Полководцы» перешагивали через наши колонны, означало испытывать настолько гигантское благоговение, что глаза многих бойцов увлажнились слезами.

Мы миновали их форсированным маршем. Темп — вот что нам требовалось превыше всего. Если мы сможем убрать Траку, сопротивление орков рухнет. Так что мы оставили богомашины за спиной, преследуемые неистовством их битвы, чей свет и звук прокатывались над нами, как предсмертные вопли звёзд. Но животворное сердце этой войны было отдано не им. Их битва, в конечном счёте, была интерлюдией. Там не было Траки.

Со мной шли три полка, служивших поддержкой «Гибельным Клинкам». Прямо за сверхтяжами двигался 52й бронетанковый с Ай Мортис. Вслед за ним, зачищая планету от любого оставшегося следа ксеносов, шли 117й Армагеддонский мотострелковый и 66й Мордианский пехотный. Сотни машин, тысячи и тысячи бойцов — гордость Империума, движущаяся целеустремлённым и дисциплинированным маршем, благочестиво искореняя дикарство. Это было зрелище, которое заставило бы запеть и камень. Когда я закрываю мой глаз, я всё ещё вижу их с ясностью, пронзительной, как боль.

Мне тошно от того, что они потеряны понапрасну.

По моей голени легонько стукнули. Я спрыгнул в салон «Химеры». Пространство, которое в обычных условиях вместило бы двенадцать бойцов, было уполовинено вокс-оборудованием и картографическими столами. Даже с имевшимися здесь мощными вокс-модулями связь работала вкривь и вкось. Пыль Голгофы портила передачи точно также, как лёгкие и двигатели. Всё, связанное с расстояниями свыше пары-тройки тысяч метров, — возможно, чуть больше при условии исключительной видимости в этом направлении, — было беспросветно ненадёжным. В своё время нам потребовалось устанавливать систему ретрансляторов, которые протянулись обратно до самой посадочной площадки на Плато Адрон. Линия была ненадёжной, по-дурацки растянутой и уязвимой, но времени на придумывание альтернативного решения не было. Тем не менее, она работала. Не идеально, но достаточно устойчиво, чтобы сделать возможной координацию всей экспедиции.

— Это полковник Рогге, комиссар, — сообщил мне вокс-офицер, лейтенант Берен Дитхельм.

— Ну, понеслось! — провозгласил Эрвин Ланнер, сидевший за управляющими рычагами «Химеры».

Забрав у Дитхельма вокс-модуль, я удостоверился, что он не находился в режиме передачи.

— Сержант, — сказал я Ланнеру, — вы проявляете вопиющее неуважение к вышестоящему офицеру.

Я знал, что он фыркнул в ответ, хотя и не мог расслышать этого за вибрирующим грохотом двигателя. Ланнер был невысоким коренастым мужчиной, а сила и длина его рук стали роковыми для многих орков и легкомысленных спарринг-партнёров. У него было узкое лицо, чьи черты когда-то были резкими, пока скопления рубцовой ткани не превратили их в подобие загрубелого кулака. Он был со мной со времён Армагеддона, и его пренебрежение субординацией было сопоставимо лишь с его верностью. Мне не доводилось встречать человека, в которого комиссарская униформа вселяла бы меньший страх. У него не было причин бояться. Если бы каждый гвардеец был настолько же храбрым, умелым и верующим, как Ланнер, мы очистили бы Галактику от наших врагов века тому назад. Он должен был подняться гораздо выше сержантского звания, но он отказывался меня покидать. Мысль о том, что кто-то другой будет водить моё транспортное средство, каким бы оно ни было, воспринималась им как личное оскорбление. Он отказывался от одного повышения за другим, а когда ему не оставили выбора, он начал вести себя настолько вопиющим образом, что не только гарантировал, что останется там, где был, но и спасся от казни на месте лишь благодаря моему вмешательству. Несмотря на мои мучения, наградой мне служил град колкостей, слишком обдуманных, чтобы быть искренними. Ланнер устраивал эти представления для моего блага, и я нуждался в них, особенно со времён Армагеддона. Одно дело знать, какие о тебе ходят легенды. Ланнер служил порукой тому, что я в них не уверую.

У сержанта не было веры в полковника Кельнера Рогге. Я его понимал. Рогге командовал четвёртым полком, который замыкал наше главное наступление. 23й Ауметский бронетанковый был получен не бесплатно, и ценой был навязанный нам на шею неопытный шестой сын Верховного Лорда Герета Рогге Ауметского. Полковник Рогге провёл с нами год, и, к моему приятному удивлению, вёл себя прилично. Ланнер сохранял скептический настрой, но я знал, что он никогда не простит полковнику греха его благородных кровей. Чего у Рогге нельзя было отнять, так это его приверженности нашему делу, — этого не мог отрицать даже Ланнер. Ведя переговоры с его отцом, я предполагал, что целью Герета Ауметского было определить на престижную должность сына, стоявшего достаточно далеко в линии наследования, чтобы можно было рискнуть его потерей, но чья стезя всё-таки должна была принести славу родовому имени. Встретившись с полковником, я через считанные минуты осознал, что был неправ. Его желание стать частью моего крестового похода было таким же сильным, как моя нужда в Ауметских танках. Кельнер Рогге верил в то, чем мы занимались. Он не обладал опытом, но горел воодушевлением.