Алексей Оверчук - Тени войны

Еще одна странность той войны касается снабжения войск. Его, как известно, почти не было. И каждое подразделение, что стояло в горах, помимо «выполнения боевых задач» обязательно отряжало группу охотников. Одни воюют, другие на дичь охотятся, добывают пропитание. Боевики оказались точно в таком же положении. По негласному соглашению, если две группы охотников неожиданно сталкивались в лесу, то просто расходились в стороны. Без всякой пальбы и даже словесных оскорблений. Как они там друг друга различали в нагорных лесах: кто охотник, а кто теперь десантник? Но факт есть факт. Война войной, а поохотиться и пожрать — это святое.

Разговаривая с начальником штаба, я спросил:

— Боевики в горах разве не знают о перемирии?

На что получил лукавую усмешку:

— А кто ж за ними по горам бегать будет, объяснять про перемирие? Они ж дикие!

— Ну, связь с ними есть?

— Смотря у кого! — Та же лукавая усмешка.

— У вас.

— А нам она на хрена? Я боевиками не командую.

— Ну, сообщить им хотя бы, что войне конец. — Я решил доиграть роль наивного дурачка до конца.

— Я ж объясняю, я не командир этим горцам. Пусть их начальники заботятся о них.

На том и расстались. Я ушел в палатку. Ну, а дальше — мой «расстрел» и все такое…

Попутный военный «Урал» домчал меня до штаба группировки ВДВ на Ханкале где-то в полдень. Знакомых офицеров нигде не было. Я сложил форму на койке и пошел в Грозный. Ждать офицеров, чтобы сказать им спасибо, не имело смысла. Они могли вообще не приехать на ночевку. Такое со штабными офицерами бывало не раз. Мало ли какие военные дела!

Я и мой коллега, Саша Колчин, жили на так называемой площади «Трех дураков». Там стоит памятник русскому, ингушу и чеченцу. Местные жители давали ему самые разные названия. Но абсолютно все — с издевкой. Например: «Два вайнаха русского ведут».

Мы снимали квартиру у русской бабушки, которая пережила штурм Грозного и теперь вместе со своим уже взрослым внуком размышляла, куда бы уехать, чтобы слово «Чечня» никогда больше не слышать до конца дней своих. Сегодня в России таких мест не осталось. Довольно долго мы к ней приезжали на гостевку. Привозили с собой лекарства, что-нибудь из еды. Потом как-то так случилось, что мы с бабушкой и ее внуком (он уже служил в местной милиции) расстались навсегда.

Наша угловая квартира находилась на втором этаже. Как заходишь в прихожую — налево кухня, через стенку — маленькая комната. Окна выходят во двор. Прямо — большая комната с окнами на пустырь. На другом конце пустыря, под стеной разрушенного дома (а какой дом тогда был не разрушен!), — блокпост милиционеров. Хаотичное нагромождение бетонных блоков, плит, насыпей щебенки и стальных балок.

Несмотря на переговоры и всякое ОБСЕ, блокпост обстреливали каждую ночь. Причем боевики, по непонятной причине, всегда выбирали одну и ту же позицию: во дворе под нашими окнами. Из кухни или из маленькой комнаты можно было наблюдать, как мутные тени скользят по земле, завывают по-волчьи и палят в блокпост. Потом можно перейти в большую комнату и полюбоваться, как отстреливаются наши милиционеры. К счастью, ни те ни другие меткостью не отличались и ночные перестрелки обходились без жертв для обеих сторон.

Мы как-то зашли с другом на тот злополучный блокпост и пообщались с милиционерами. Убитых и раненых не было. Единственное, от чего страдали, — от бессонницы. Поскольку дневное дежурство «тоже никто, бля, не отменял».

Каждый раз мы ждали какой-нибудь шальной пули в окно или выстрела из гранатомета. Мы показали ребятам с блокпоста наши окна, попросили их, по возможности, не шмалять туда. Они клятвенно пообещали. Предложили нам переговорить с «духами», чтобы те угомонились. Тут уж мы заявили, что кого не знаем, того не знаем…

Так вот, доехав до площади «Трех дураков», я поплелся под палящим солнцем к единственной палатке с пивом, что торчала у края, под раскидистой листвой. Кстати, и пиво здесь продавалось только одного сорта под названием «всегда теплое».

— Дайте пять бутылочек. — Голос мой был сух с похмелья. Как шуршание пыли под ногами.

— Да берите уж десять. — Продавщица одарила меня уличающим взглядом. Тут война, жара, а этому алкашу лишь бы похмелиться!

Но вместе с тем какая, однако, она заботливая! Сразу определила, что пять бутылочек меня не спасут!

— У меня все равно больше нет, а я тогда домой спокойно пойду, — пояснила продавщица.

Как пишут маститые литераторы: зоркий наблюдатель заметил бы, что у него было всего лишь две руки и нести сразу десять бутылок пива не было никакой возможности. Но поскольку все зоркие наблюдатели куда-то попрятались от жары, то и заметить мои затруднения никто из них не мог. Кроме продавщицы. Я одолжил у нее ведро. Клятвенно пообещал завтра утром вернуть. Нет-нет, пиво в ведро я не слил. Оно ж тогда моментально выдохнется. Под пиво взял у продавщицы еще пластиковый пакет с ручками. Выдержит? Должен.

Воды в квартирах, понятно, не было. Как и электричества. Все окрестные жители ходили на водопой к порванной точным артиллерийским залпом водопроводной трубе, торчащей во дворе из глубокой воронки.

Где-то работал «недобитый» артиллеристами насос, и вода хлестала из трубы непрерывным фонтаном. Поблизости всегда играли дети. Мамаши стирали белье. Набирали полные ведра и тащили по квартирам.

Мне пришлось отстоять небольшую очередь. Люди готовились к обеду.

Набрав ведро холодной воды, чтобы остудить пиво, я на глазок прикинул, что ее хватит и на смыв в унитазе. Второй раз тащиться во двор было невмоготу.

Колчин еще торчал на переговорах. Его я ожидал только к вечеру.

Дома я почувствовал себя как подопытный кролик с электродом в заднице, только что сбежавший из лаборатории. Решил прилечь и помереть как можно тише и быстрее. Все-таки вчерашний спирт вкупе с тюбиком обезболивающего вызывает самое омерзительное послевкусие. Язык мой ползал шершавым полудохлым червяком по гортани. Зубы отчетливо стояли сухим частоколом. Глаза различали в пространстве какие-то желтые, зеленые, синие круги. Словно я всю ночь пристально разглядывал светофор.

Но прежде чем помереть, я предусмотрительно забился в единственный угол прихожей, который не простреливался с улицы, поставил рядом ведро с пивом, откупорил бутылку. Мысли медленно ворочались с боку на бок. Вязко текли воспоминания последних дней. Прыгал где-то мячиком вопросик: на фига? На фига тебе все это надо, придурок?

Доводилось мне читать умные книжки, выпущенные святыми людьми из различных благотворительных организаций, под названиями типа: «Как улыбаться журналистам на войне», «На какое место напяливать каску при пролете над вражеской территорией», «Можно ли показывать пальцем на военных во время боя или безопасней ковыряться им в носу». Пишут их явно люди с фантазией. Причем опираются исключительно на нее, а не на реальные факты. И хотя их благородные труды рассчитаны на журналистов, которые готовятся съездить в район боевых действий, но не знают, как себя там вести, толку от них — НИКАКОГО. Можете с пеной у рта доказывать обратное, мне по фигу.