Эми Тинтера - Ребут

— Разве ты не считаешь Семьдесят два горячим? — спросила я, оборачиваясь и одаривая ее насмешливым взглядом. Ей нравилось, когда я так на нее смотрела.

— Он придурок, — сказала она.

— Согласна.

— Впечатление, будто у нас настал неурожайный период.

Я зашнуровала свои ботинки, искренний смех искрился внутри меня. Новые ребуты прибывали примерно каждые шесть недель, и это было время, которое многие воспринимали, как возможность познакомиться с кем-то.

Нам не разрешали встречаться, но чип регулирования рождаемости, который они вводили в руки женщин в первый день, предполагал, что они знали, что это было единственным правилом, которое они не смогут на самом деле соблюдать.

Для меня новые ребуты означали только начало нового цикла обучения. Я не встречалась.

Замок на двери нашей комнаты щелкнул, как он это делал каждое утро в семь часов, и стеклянная дверь распахнулась. Эвер вышла, завязывая свои длинные каштановые волосы в узел, пока ждала меня. Она часто это делала, чтобы мы пошли в столовую вместе. Я предполагала, что это входило в сущность дружбы. Видела, как другие девочки делают это, и соглашалась с этим.

Я догнала ее в коридоре, и бледная женщина, стоящая прямо за нашей дверью, отпрянула при виде меня. Она вытащила стопку одежды, которую несла, прижав к своей груди, ожидая, когда мы уйдем, чтобы положить ее на нашу кровать. Ни один человек, работающий в КРРЧ, не хотел находиться в маленьком, замкнутом пространстве рядом со мной.

Эвер и я направились по коридору, смотря вперед. Люди построили стеклянные стены для того, чтобы они могли видеть каждое наше движение. Ребуты пытались предоставить друг другу толику уединения. В коридорах по утрам было тихо, за исключением редкого бормотания голосов и мягкого гудения кондиционера.

Столовая находилась этажом ниже, по ту сторону пары больших красных дверей, которые предупреждали об опасности внутри.

Мы вошли в комнату, которая была ослепительно белого цвета, за исключением прозрачного стекла вдоль верхней части одной из стен. Офицеры КРРЧ находились по ту сторону стекла, с ружьями, приставленными в нашу сторону.

Большинство ребутов были уже здесь, сотни из них сидели на маленьких круглых пластиковых стульях за длинными столами. Ряды ярких глаз, сияющих на фоне бледной кожи лица, выглядели как вереницы огней, тянувшихся по каждому столу. Запах смерти витал в воздухе, заставляя большинство людей, вошедших в столовую, сморщить нос. Я редко замечала что-то другое.

Эвер и я не ели вместе. Как только мы получили нашу еду, она пошла со своим подносом к столу шестидесятых и ниже, а я села за стол к сто двадцатым и выше. Единственным близким к моему номеру был Хьюго с номером Сто пятьдесят.

Мэри Сто тридцать пять кивнула мне, когда я села, как делала и другим, но ребуты, которые были мертвы дольше 120-ти минут, не отличались своими социальными навыками. Здесь редко много разговаривали. Хотя, в остальной части комнаты было шумно, болтовня ребутов заполняла всю столовую.

Я откусывала кусок бекона, когда красная дверь в дальнем конце комнаты открылась, и вошли охранники, сопровождаемые новичками. Я насчитала четырнадцать. До меня дошел слух, что люди работали над вакциной для предотвращения создания ребутов. Не похоже, что они преуспели.

Среди них не было взрослых. Ребутов старше двадцати убивали, как только они восставали. Еслиони восставали. Это редко случалось.

— Они — ошибки, — как-то сказал мне тренер, когда я спросила, почему они расстреливали взрослых. — От детей там ничего не оставалось, но взрослые… они ошибки.

Даже с такого расстояния я могла видеть, как некоторые новички дрожали. Их возраст колебался примерно с одиннадцати или двенадцати лет до подростков постарше, но ужас, который исходил от них, был одинаковым. Прошло меньше месяца с тех пор, как они стали ребутами, и понадобится гораздо больше времени, чтобы принять то, что с ними случилось.

Их помещали в холдинг-центр в больницах их родного города на несколько недель для привыкания, пока КРРЧ не определит их в город. Мы продолжали расти как нормальные люди, поэтому ребуты в возрасте до одиннадцати держались в здании до достижения пригодного возраста.

Мне пришлось провести лишь несколько дней в холдинг-центре, но это было одно из самых худших моментов процесса.

Настоящее здание, где нас держали, не было плохим, просто уменьшенным вариантом того, где я жила сейчас, но паника была непрерывной, всепоглощающей. Мы все знали, что стать ребутом после смерти (что было почти неизбежно в трущобах) было хорошей возможностью, но реальность этого все еще пугала. Сначала, во всяком случае. Когда первый шок прошел, и я заставила его уйти посредством тренировок, я поняла, что стала гораздо лучше как ребут, чем когда была человеком.

Этот процесс был просто другой реакцией на вирус КДХ. Он убивал большинство людей, но на некоторых — молодых, сильных — вирус действовал по-другому. Даже те, кто умирал от чего-то другого, а не от вируса, могли стать ребутами, если болели КДХ хотя бы раз в жизни. Он перезапускал тело после смерти, возвращал его более сильным и мощным.

Но так же холодным и бесчувственным. Злая копия того, чем мы привыкли быть, как говорили люди. Большинство предпочитают умереть, чем стать одним из “счастливчиков”, которые восстали.

Охранники приказали новичкам сесть. Они все сделали быстро, видимо, им уже сообщили, что либо они выполняют приказы, либо получают пулю в мозг.

Охранники ушли, позволяя дверям захлопнуться, когда они поспешно вышли из столовой. Даже нашим закаленным стражам не нравилось находиться в присутствии такого количества ребутов сразу.

Тут же послышались смех и возня, но я уже повернулась к своему завтраку. Единственный новичок, к которому я проявлю какой-то интерес, станет моим следующим учеником, но нас не объединят в пары до завтра. Девяностым нравилось сразу ломать их всех. Учитывая скорость, с которой мы исцелялись, я не видела проблемы быть с новичками немного грубыми. Можно было начать закалять их уже сейчас.

Девяностые были сегодня шумнее обычного. Я положила последний кусок бекона в рот, когда крики возросли до раздражающей степени. Выбросив поднос в урну, я направилась к выходу.

Вспышка цвета промелькнула на белом полу, останавливаясь у моих ног с резким звуком. Это был новичок, упавший на скользкие плитки как игрушка. Я чуть было не наступила ему на голову и поставила свой ботинок на пол.

Кровь текла из его носа, а под глазом у парня образовался синяк. Его длинные, худые ноги растянулись на полу, а тонкая белая футболка облегала тело недокормленного бывшего человека.