Сергей Дмитрюк - Чаша огня

Я лежал без движения, широко открыв глаза, в полнейшей темноте. Лицо почему-то было мокрое. Странно. Я провел по щекам пальцами, облизнул их — они были соленые. Что это, слезы? Неужели я плакал во сне?

Я сел на постели, отбросив в сторону простыню. Темнота не отступила, а надвинулась вплотную. Мысли текли медленно, словно, преодолевая сопротивление какой-то вязкой пустоты, наполнявшей мою голову, и все же я почувствовал, что еще очень рано.

Что же это со мной? Что такое мне снилось?.. Я снова лег на постель, глядя в темноту перед собой и, пытаясь вспомнить только что виденный сон. Что это было? Дельфины?.. Море?.. Ребенок в воде?.. Неужели?.. Ну, конечно! Ребенок — ведь это я, а те двое — мужчина и женщина — это же мои родители! Невероятно! Как могло сохраниться в моей памяти это воспоминание? Ведь тогда мне было всего несколько месяцев! Тем не менее, видение было столь отчетливым, словно я увидел все наяву теми самыми глазами, — глазами ребенка. Чем больше я вспоминал виденное во сне, тем сильнее становилась щемящая тоска на душе. Я всегда старался заглушить в себе ее, не дать ей вылиться наружу, но сейчас копившиеся много лет чувства вырвались на свободу, вплетаясь в призрачные образы сна.

Когда я видел своих родителей в последний раз?.. Сейчас, даже трудно вспомнить. Кажется, это было на Праздник Братства шесть лет назад?.. Ну, да, конечно! А еще раньше? Так, они прилетали на Землю, когда мне исполнилось двенадцать… Два раза, всего два раза за двадцать лет! С тех пор, как они простились со мной, шестилетним мальчиком, я не видел их целую вечность! Я еще могу понять отца, — он исполняет свой долг перед обществом, но мать… Она ведь могла остаться здесь, на Земле, и видеться со мной гораздо чаще… Хотя, нет. Что это я? Как раз она-то никогда бы не оставила отца одного на чужой планете. Как сейчас я помню ее слова: «Быть всегда рядом с любимым человеком — вот истинное счастье! Делить с любимым все горести и радости — долг каждого, кто любит! Запомни это, сынок»…

Я грустно усмехнулся и зябко передернул плечами. Странно, но образ матери сохранился в моей памяти таким же неувядающим, какой она была много лет назад, когда я был еще совсем ребенком, и она казалась мне сияющей богиней, самой прекрасной женщиной на свете. Покосившись в сторону низкого прозрачного столика около кровати, я пододвинул к себе небольшую голограмму, стоявшую на нем. Из синей глубины светящегося кристалла на меня взглянуло юное женское лицо, совсем маленькое в обрамлении густой копны иссиня-черных, взбитых ветром, волос. Смешливые, казавшиеся серыми, глаза под широким взмахом бровей смотрели прямо, и смело, как у женщины, впервые осознавшей силу своей красоты, но не утратившей при этом юного задора и доверчивой веры в детские идеалы.

Юли! Она пристально вглядывалась в меня из глубины голограммы, стоя на фоне голубого неба и пышных гроздей белой сирени. Губы ее едва уловимо улыбались. Я скользил взглядом по ее лицу, обводя глазами каждую черточку, знакомую мне до малейших подробностей.

Правое ухо Юли выбилось из-под волос. Оно было таким же маленьким, как и прямой, короткий носик с закругленным кончиком, и как улыбающийся, мягко очерченный рот. Большими были только глаза, — мелкие черты лица делали их просто огромными. В этих загадочных озерах я тонул бездумно и покорно уже много лет, чувствуя на сердце сладостную истому.

Как же все-таки она красива!.. Хотя теперь любой человек в Трудовом Братстве был красив и совершенен. После изобретения и широкого применения искусственных генов, генные инженеры из ПОТИ с помощью генной терапии очистили наследственность людей, и теперь на Земле рождаются только здоровые, устойчивые к любым болезням, красивые дети. Свершилась исконная мечта человечества о всеобщей совершенной красоте и гармонии души и тела.

Я отодвинул в сторону портрет своей любимой и снова лег на постель. Нет, Юли была совсем не похожа на мою мать. В ее облике есть что-то особенное, свое, неповторимое и юное. Моя мать была совсем другой… Или же я только помнил ее другой?..

Тут я вспомнил, что совсем скоро у Юли будет знаменательный день в ее жизни. Их группа в последний раз прослушает напутствия наставников из воспитательной школы четвертого уровня, и бывшие мальчики и девочки, достигшие своего двадцатилетия, станут вполне самостоятельными и зрелыми людьми, готовыми войти в большую, наполненную событиями и свершениями, жизнь. Они станут стажерами, выберут себе какое-то дело, в котором смогут применить полученные за годы школьной учебы познания, будут искать свое призвание в этой жизни, а затем смогут продолжить свое образование в избранной области. Теперь уже не о них станут заботиться чуткие воспитатели, а они сами возьмут на себя заботу о других, будут строить новую, лучшую жизнь для своих потомков. Этот извечный процесс передачи эстафеты знания и мудрости, доброты и сердечной заботы нельзя было остановить ничем. Он вел людей все дальше к звездам, в чужие миры, где они утверждали законы человечности, озаряя Вселенную золотым пламенем своей души.

Мелодичный перезвон часов отвлек меня от воспоминаний. Я взглянул на циферблат, мерцавший янтарным отблеском в темноте. Часы показывали половину четвертого. Надо было вставать. Потянувшись, я поднялся с постели и подошел к окну. Убрав со стекла оптические занавеси, я выглянул наружу. Сероватый предрассветный туман залил комнату, обозначив очертания предметов, яснее выступивших из темноты. Постояв немного около окна, я направился в ванную комнату.

Если многие ребята и девушки, выйдя из стен воспитательной школы на просторы взрослой жизни, и вступив в ряды стажеров, зачастую испробуют не одно занятие, прежде чем найдут свое истинное призвание, то передо мной такой проблемы никогда не стояло. Еще в десять лет я твердо знал, что посвящу себя работе в Охранных Системах Общества, как и мой отец.

Защита общества, — что может быть выше, ответственнее и почетнее этого занятия? Завороженный рассказами отца, жаждущий непримиримой борьбы со злом и несправедливостью, я видел себя древним героем, в помощи которого нуждаются все те, кто пострадал от человеческой подлости и предательства, обмана и лицемерия, бездушия и грубой силы. Я был уверен, что такие люди еще есть на Земле, хотя сам их никогда не видел в реальной жизни. Вокруг меня были люди, готовые в любой момент прийти на помощь, подарить мне свою доброту, отзывчивость и заботу. Тогда я стал уверять себя, что атмосфера доброты и спокойствия царит только в стенах воспитательной школы, что детей нарочно оберегают от познания негативных сторон жизни общества, и что во взрослом мире все обстоит совсем иначе. Видимо увлечение исторической литературой во многом повлияло на мои детские представления и взгляды. Я стал изо всех сил стремиться к этой «истинной», выдуманной мною жизни, страстно желая поскорее повзрослеть и покинуть стены воспитательной школы. Большинство моих друзей не понимали меня, но я не обращал на это внимания. И только намного позже я осознал, как сильно заблуждался тогда.