Данила Демидов - ВОТ ТАКАЯ СКАЗКА

Да уж, полная Джапа. Он проживет ненамного дольше товарища.

Колобок сел рядом с напарником, прислонившись спиной к завалу.

— Что, Колоб, нам кирдык? — тихо спросил Тюбик.

— Ага.

— Мне хорошо, я уже ног не чувствую.

— Чего ж хорошего?

— Мне недолго осталось.

— А… Тебе всегда везло. Почему-то.

— Это потому что ты легкомысленный, всегда ломишься куда-то вперед, не подумав.

— А ты молчаливый чересчур. Не мог раньше сказать про Кондора, не полезли бы в подвал, ничего б не случилось.

— Скажешь тут, я этого джина носатого боюсь до дрожи. Он смотрел на меня всегда, как удав на кролика.

— Ну и не зря боялся. Как он, падла, продумал то все… — Колобок хлопнул себя по коленям.- И мы хороши, братцы кролики. Ухи развесили.

— Мда…

Они помолчали немного, вслушиваясь в шорох все еще осыпающегося завала.

— Тюбик, тебе больно? — спохватился Колобок.

— Больно. Не очень.

— А чего молчишь, у меня хоть аптечка при себе осталась. Сейчас уколю тебя.

— Ну давай, уколи.

Свет фонаря упал на лицо друга, покрытое мелкими капельками испарины, блеснувшими в луче. «Как же, не больно ему…» — думал Колобок — «…геройствует тут».

У Тюбика был один недостаток, а может и достоинство — патологическая скромность. Спокойный и рассудительный узбек никогда не возмущался, не просил ничего, зря не вступал в разговор и всячески старался никого не беспокоить, но за друга готов был порвать мутантов зубами и отдать почку. За это его уважали одни и терпеть не могли другие, несправедливо принимая скромное молчание за злобную скрытность. Колобок любил этого бродягу, как родного, да всегда втихаря радовался тому, что их свела судьба. Такого друга у него никогда не было и теперь никогда не будет, эт точно.

После того, как он сделал укол обезболивающего в холодную руку напарника, фонарь пришлось выключить, батарейки скоро сядут, надо экономить заряд. Темнота и тишина вокруг давили почти физически, наваливаясь тяжелой толщей.

— Колоб, расскажи что-нибудь, а то я счас завою, — укол, видать, подействовал, так как голос у Тюбика немного оживился.

— А что тебе рассказать? Хочешь сказку?

— Угу, про Колобка, — они тихонько похихикали над получившимся каламбуром. — Давай, как ты попал в Зону. А потом я про себя.

Значит, напоследок, о самом сокровенном. Обычно сталкеры берут за правило, ни слова о жизни вне Зоны. По крайней мере, ни слова правды. Но сейчас не тот случай, можно и пооткровенничать.

— Ладно. Ну, значит, дело было так…

И Колобок долго, подробно, рассказывал напарнику свою «историю любви». Как-то, уже несколько лет назад, поехал он в гости к школьному другу, на море. Отдохнуть, повидаться, предаться холостяцким летним утехам. И встретил там «свою» женщину. То, что это его женщина, он понял сразу, с первого взгляда на высвеченную солнцем рыжинку в длинных каштановых волосах и точеную, женственную фигурку. А когда она блеснула на него ясной задорной зеленью глаз из-под темного бархата ресниц, то он пропал навсегда. Набравшись невиданной смелости, пригласил красавицу на свидание. И, о чудо, она, смеясь, не отказала. Потом уже он увидел кольцо на безымянном пальце, оценил аромат дорогих духов и заметил, что приехала она на крутом кабриолете, небрежно припарковав его у кафе. Она была немного старше и отдыхать умела. Для отдыха ей нужны были море, солнце и восторженный поклонник. Он дополнил комплект. Ей было с ним весело.

Две недели пролетели, как один миг.

Она уезжала, он был в трансе.

За время, проведенное с ней, Колобок, а тогда совсем молодой, коренастый блондин по имени Артем, выяснил, что муж у нее дивно богат, хоть и нелюбим, и не променяет она свою обеспеченную жизнь ни на какой рай в шалаше. И он задал ей вопрос, круто изменивший его жизнь навсегда. Он спросил ее, а будь он богат, она стала бы его женщиной? На что она ответила «Да, конечно, ты мне нравишься».

Зона была самым быстрым, относительно честным способом разбогатеть.

Он бросил все, дом, пожилых родителей и с головой ухнул в осуществление своей мечты.

Попав в Зону, он, конечно, переоценил свои приоритеты. Зона затянула его, как и многих таких же искателей, заманила адреналином и чисто мужской романтикой. Но Колобок совсем не жалел об этом и уже не рвался воплотить заветную мечту в реальность. Хотя, иногда, вспоминал с тоской яркие солнечные искры в глубине зеленых глаз.

— Ну, вот и вся история. Развлек?

Тюбик молчал. Колобок потряс товарища за плечо.

— Что-то мне хреново, друг, — совсем тихо прошептал напарник.

Колобок подсел еще ближе и сжал обмякшую ледяную кисть руки.

— Колоб, давай помолимся. Ты своему богу, я своему.

— Тюбик, не надо так, мне страшно.

— Вот и молись, может хоть ты выберешься, а я попрошу за тебя тоже.

Напарник тихо бормотал что-то на своем родном языке.

И Колобок начал вспоминать, как бабушка читала над ним «Отче наш», когда он, маленький болезненный мальчик, лежал с воспалением легких и сгорал от высокой температуры. И его губы теперь сами шептали слова, никогда им не произносимые, выкапывая из недр памяти заветные строчки. И волосы на руках вставали дыбом от страха за друга, от страха остаться одному в темноте и от страха близкой, как никогда, смерти.

Он не заметил, как просидел в таком ступоре несколько часов, раз за разом повторяя молитву. Очнулся Колобок от того, что дико замерз, сидя на бетонном полу, затекшая спина ныла и больно впивалась в бок торчащая из обломков арматура. Тюбик затих. Пульса не было.

Он немного поплакал над другом и стал вслух вспоминать их совместные ходки. Весело им было вместе. И грустить приходилось только по погибшим немногочисленным товарищам. Потом долго обсуждал с молчащим Тюбиком, кто будет по ним поднимать стакан не чокаясь. А затем развил целую дискуссию, нарочито громко разговаривая с напарником, стараясь заглушить невозможную тишину в их личном саркофаге.

— Знаешь, Тюбик, ведь в Зоне у каждого своя религия, своя вера во что-нибудь, свой храм внутри где-то. Конечно, у некоторых этого храма и вовсе нет, не нужен он им. А у меня есть, наверное. Мы с тобой были совсем неплохие люди. Зла никому не делали, даже не желали. Ну, есть у меня грешок, я родителей бросил одних, каюсь. Старенькие они у меня уже. Скучаю по ним, жуть как. Вот, если выберусь, точно, обещаю, брошу все и вернусь к ним.

Э-эх, как хочется выбраться. Мне ж только двадцать семь лет. Вся жизнь впереди.

Была.

Ты за меня попросил, я знаю, за себя не успел, а за меня попросил. Натура у тебя такая. Ну почему добрых людей так мало, а? Был бы Кондор добрым человеком, не угробил бы нас. Из-за карточного долга, двоих. И как он спать будет после этого. А давай ему в кошмарах станем сниться. Всю жизнь. Во прикол будет…