Алексей Филиппенков - Воронка

После того как утренний бой закончился, воронка на нейтральной территории осталась маленьким островком жизни среди этого моря смерти. Земля вокруг была истоптана и усеяна телами людей, некоторые из которых еще стонали, шевелились и из последних сил старались ползти к своим. В первые минуты после боя нейтральная территория напоминала операционную, где стоял душераздирающий визг. Наш герой — молодой, неопытный солдат — не мог сосредоточиться. Вместо единого решения в сознании металась сотня мыслей, хаотично сменяя одна другую. Справа лежал другой немецкий солдат и стонал, заполняя воздух панической растерянностью. Слушая его пронзительные, мучительные крики, наш герой от растерянности всё сильнее погружался в мир страха, теряя всякий контакт с окружающей его ситуацией. Стонавший просил морфий и перевязку, бредил, говорил какие-то непонятные и отрывистые фразы. Руками он держался за живот так, будто что-то придерживал — осколок угодил ему прямо в брюшную полость. Он жалобно простонал: «Мама, мама, где ты? Я хочу домой, мама». Через секунду раненый перевел взгляд на сидящего рядом немца и посмотрел на него испуганным и беспомощным взглядом. Его губы дрожали, но, сделав огромное усилие, он вымолвил:

— Воды, пожалуйста.

Мальчишка потянулся за своей фляжкой, но неожиданно из-за спины послышался голос:

— Не смей давать ему пить, — это был тот самый ввалившийся в воронку боец. С левой стороны его лба через щеку ручейком сочилась кровь. Сам лоб украшала черная челка, которая рассекалась по центру и свисала по краям. На его форме не было живого места, она вся была перепачкана, словно солдат весь искупался в кроваво-грязевой ванне.

— Пи-и-ить, — протяжно простонал раненый.

— Почему нельзя? — переспросил немец, держа фляжку в руках.

Солдат, сидящий напротив, вновь ответил, грассируя букву «р», и в его голосе явно слышался небольшой акцент:

— Потому что твой друг получил ранение в живот, нельзя пить, можно только смочить губы водой. Нужно наложить повязку.

— Почему Вы говорите с акцентом? — с подозрением спросил наш мальчишка.

Незнакомец посмотрел на него уставшими глазами и, вынимая длинный осколок из плеча, повторил:

— Займись лучше своим товарищем, он умирает.

Немец прильнул к раненому, глаза которого были чуть закрыты, и смочил ему губы водой, последовав совету неизвестного солдата. Раненый лежал, не имея сил даже подтянуться к фляге с водой. Развалившись словно на диване, он время от времени стонал, и его рвало чем-то темным, похожим на кофейную гущу.

— Что нужно делать, чтобы помочь ему? — спросил немец у незнакомца. Тот взглянул на раненого и ответил:

— Проникающее ранение. Пощупай его живот, он мягкий или твердый?

— Твердый, — ответил немец.

— Согни ему немного ноги в коленях, подложи какую-нибудь опору. Следи за моментами, если его будет рвать, и поворачивай его голову в сторону, чтобы не захлебнулся. Найди бинты и перевяжи его, из бинта сделай прокладку, прислони её к ране и замотай бинтом, пусть кровь в неё впитывается.

Раненый начал кричать, как только до его живота дотронулись. Руки были ослабшими, и через них сочилась кровь, кисти чуть тряслись, закрывая брюшную полость, дыхание ослабевало, он лежал, от бессилия смирившись со своими муками, и смотрел на все это, осознавая, что осталось жить считанные минуты. Оказывающий ему помощь сослуживец убрал руки мученика с живота, чтобы приступить к перевязке. Солдат с другого конца воронки переместился ближе к двум немцам и стал участвовать в оказании помощи. Окружающая обстановка успокаивалась с каждой минутой, в округе и за горизонтом стоял приглушенный гул, а на месте этого боя всё стало утихать. Были слышны лишь отдельные выстрелы, которыми стороны обменялись после завершения атаки.

— Старайся с ним разговаривать, но так, чтобы он отвечал односложно, иначе его живот будет слишком напрягаться, — сказал неизвестный, подкладывая под ноги раненого шинель из солдатского снаряжения, которая валялась неподалеку.

— К-к-как тебя зовут? — заикаясь, спросил немец у раненого товарища.

— Руди, Руди Байер.

— О-о-откуда ты, Ру-у-уди Байер?

— Из Германии, — шуткой ответил Руди. По одной улыбке этого парня можно было сказать о его добродушии и житейской простоте.

— А из какого ты города, Руди Б-б-байер?

— Из Оффенбаха.

— А семья, у тебя есть с-семья? они ждут тебя?

— Сын, у меня недавно родился сын, — ответил Руди.

Неожиданно он вскрикнул, когда незнакомец прижал бинт к его животу и стал оборачивать его вокруг тела.

— Все, повязка готова, кровь будет впитываться в нее. Мы здесь надолго застряли. Твоему другу срочно нужно в госпиталь, иначе он умрет, — сказал незнакомец и отполз обратно, в другой конец воронки.

Неожиданно раненый запаниковал и стал стонать, выпучив глаза на солдата. Немец, сидевший рядом, в непонимании стал расспрашивать о его беспокойстве, и тот, еле подняв руку, указал пальцем на незнакомца, еще сильнее выкатив глаза. На полностью вымазанной грязью форме был маленький участок голубого цвета. Солдат смотрел на них обоих и не понимал их негодования.

— Француз, француз, — с тревогой проговорил Руди. Второй немец с еще большим страхом посмотрел на сидящего перед ними солдата. Тот понял причину их боязни, но даже не подал виду. Перед ним были двое мальчишек, которых он мог в один миг отправить на тот свет, но по своим личным причинам он этого не сделал, а просто сидел и смотрел на них абсолютно безучастным взглядом.

Французская форма времен Первой мировой войны сильно бросалась в глаза противнику на поле боя — от всех других униформ ее отличал сине-голубой цвет, который сразу выдавал в солдатах бойцов французской армии. Двое молоденьких немцев, не знающих даже толком, как заряжается винтовка, в силу отсутствия опыта не узнали в сидящем рядом с ними солдате врага. Находясь первый день на фронте, они даже понятия не имели, какая форма у французов, а все разговоры в учебке о «голубых мундирах» вылетели из головы. Неожиданно француз произнес:

— Да, я французский сержант и в данной ситуации считаю бессмысленным лить кровь друг друга. Мы сегодня уже изрядно повоевали, хватит. Убив друг друга, мы ничего не добьемся этим. От вашей или моей смерти не зависит исход войны.

— Д-да, — опять заикаясь от страха, пролепетал немец.

— Все мы когда-то умрем, это только вопрос времени, — слабо протянул Руди.

— А ты молчи лучше, не разговаривай, а то живот напрягаешь. Возможности отправить тебя в госпиталь нету, поэтому лучше не усугубляй положение лишний раз, — приказал француз.