Сергей Зайцев - Куэнкэй

При любом исходе поединка Куэнкэй-Ну получит максимальную выгоду.

Схватка между тем разгоралась, от отчаянной борьбы у обоих разгоряченных соперников тела посветлели от выделяемого тепла. Хватательные конечности пожирателя мельтешили в воздухе, словно травяной ковер, прикрывая спину от нападения сверху, а боковые рты непрерывно щелкали, издавая угрожающее гудение. В какой-то момент зверь оказался близко от мертвого, не пережившего сезона Сна семенного дерева, и мантулис наконец нашел лазейку, брешь в обороне врага-жертвы. Взлетев на дерево, охотник вцепился костяными пальцами в верхние ветки, и предельно вытянув тело в дрожащую струну, ударил хвостом. Поднырнув под хваталы, костяное жало влетело прямо в один из боковых ртов пожирателя и впилось в мягкие внутренние ткани. Тут же, не медля, мантулис попытался оттолкнуться от дерева и спрыгнуть вниз, подальше от пожирателя… но на этот раз ловкость ему изменила. Хваталы пожирателя успели обвиться вокруг его тела, всего две из очень многих, но этого оказалось достаточно. Сильнейший рывок, и мантулис с размаху впечатался в дно оврага всем телом. Пожиратель тут же надвинулся на него массивной тушей, безжалостно втаптывая в грязь дергающегося врага множеством коротких мощных лап, послышался треск костей.

Яд охотника-мантулис, хоть и с опозданием, все-таки сделал свое дело. Вот движения зверя замедлились, гибкие хваталы медленно опустились на спину, обвиснув по бокам, словно высохшая трава. А сам он, покачиваясь от внезапно охватившей слабости, подломил лапы и грузно опустил могучее, но уже беззащитное тело на брюхо.

Собравшись с силами, покалеченный мантулис с натугой, рывками, помогая уцелевшими лапами и хвостом, выдрал себя из-под туши пищи, кое-как поднялся с земли. Жилистое тело охотника наполовину перемазалось в грязи, передняя лапа, сломанная в плече, висела плетью, морда была залита темной сиреневой кровью, сочившейся из многочисленных царапин. Впрочем, и грязь, и кровь, не задерживаясь, уже скатывались по морщинистой, маслянистой коже на почву. Мантулис с натужным шипением втянул воздух через ноздри и заковылял к ближайшему дереву. Его движения утратили ту живость, с которой он начинал схватку. Зато в его душе все пело …

Куэнкэй-Ну и на этот раз сумел сдержать свое сознание в кулаке, хотя чужака можно было прикончить без проблем, и охотник изнывал от нетерпения, зная, что сможет это сделать. Но молодой куарай вовремя додумался, что последует дальше, и у него появились новые соображения, как использовать ситуацию с еще большей выгодой для себя.

Израненный и утомленный, мантулис, тем не менее, снова забрался на семенное дерево, следуя правилу ритуала. Повиснув на трех уцелевших лапах на толстой горизонтальной ветке, он мысленно запел песню продолжения рода, взывая к самке из своего гнезда. Изливая торжество своей победы, охотник пел громко и самозабвенно.

Да, чужак оказался удачлив. Но упиваясь своей победой, он окончательно потерял осторожность. Выждав необходимое время, достаточное, чтобы зов достиг чужого гнезда, Куэнкэй-Ну подкрался ближе, по-прежнему удерживая свой разум в кулаке. Мантулис все же сумел его учуять по запаху, но в самый последний момент, и спасти себя уже не смог – хвостовое жало охотника-куарай с громким стуком вошло в одну из его боковых глазных впадин, безжалостно разорвав мозг. Смерть наступила мгновенно. Так и не расцепив мертвую хватку костяных пальцев, тело мантулис на вытянутых лапах безжизненно закачалось на дереве.

Вот теперь запел Куэнкэй-Ну.

У него все получилось. Он мудр и прозорлив, как вождь! И тем обиднее было вспоминать о наказании сейчас.

Куэнкэй-Ну спустился в овраг и в несколько прыжков обогнул большое тело пожирателя, исполняя ритуальный танец. Его переполнял восторг – добыча досталась ему. Ему!

Но охота еще не закончилась.

Он уже почувствовал самку, вызванную чужим охотником перед смертью, она оказалась неожиданно близко, и стремительно неслась на умерший зов. Видимо, мантулис позвал ее еще до того, как справился со зверем, как только напал на него, и заставлял держаться поблизости, пока шла схватка. Торопливый, хвастливый юнец…

Тем лучше для Куэнкэй-Ну.

Эта самка не принадлежала племени куарай. Следовательно, она тоже была добычей Куэнкэй-Ну. И он не нарушит обычаев, если заставит ее…

Да! Куэнкэй-Ну задрожал от возбуждения, не в силах справиться с охватившим его чувством острого вожделения. Так он и сделает.

Вскоре он увидел ее. Увидел, как гибкая, грациозная самка мантулис, часто взмахивая широкими нежными крыльями, скользит в его сторону по воздуху низко над землей, почти цепляясь мягким выпуклым брюшком, наполненным неоплодотворенными яйцами, за макушки кустов.

У него будет свое потомство, окончательно решил Куэнкэй-Ну. Здесь и сейчас. Он даже может… Куэнкэй-Ну заколебался. Но вопиющая в своей преступности мысль уже не уходила из взбунтовавшегося сознания. Напротив, она продолжала крепнуть.

А зачем ему нынешнее племя? С такой добычей, как гигантский пожиратель, он может основать новый род, собственный род, и сам станет в нем вождем. Да, это непросто – основать свой род. Все охотничьи территории мефа давно поделены между племенами. Поэтому любой новый род – конкурент для остальных племен, гацу, и племена могут даже объединиться и сообща задавить отщепенца, если конечно, Куэнкэй-Ну не победит в ритуальном поединке всех вождей этих племен. Вот только настолько он своих сил не переоценивал. Есть и другой способ – затаиться. Вывести потомство, обучить молодых воинов, и уже тогда, во главе собственной армии, бросить вызов Содоруй-Да…

Он знал – такое уже случалось и раньше.

Он также знал – бывало, молодые побеждали, и новый род занимал место старого.

Он знал это, потому что когда вождь впитывал его сознание, он впитывал сознание вождя, при слиянии разумов обмен сомыслями неизбежен.

Самка плавно опустилась на спину пожирателя веток и недоуменно осмотрелась тепловым зрением вокруг, не обнаружив своего самца. Лапа Куэнкэй-Ну, притаившегося возле тела поверженного зверя, взметнулась вверх, и острые когти разорвали ей крыло. В следующее мгновенье охотник уже сидел на хребте пожирателя, осторожно сжав челюстями загривок самки. Она замерла, не пытаясь вырваться, сразу смирившись с участью. Самки полуразумны, их дело – откладывать яйца, ни на что большее они не способны. Даже на протест.

Жесткие осязательные волоски на концах крыльев и на плечах самки распрямились от боли, когда Куэнкэй-Ну соединился с ней, вводя в яйцеклад свое семя.