Павел Данилов - Меценаты зла

В том, что наводку на него сделало именно правительство родной планеты, Громов был уверен. Врагов у него не было, понятие конкуренции в торговле с Тайлой не рассматривалось. «Ладно, – решил звездолетчик, – раз меня выставили агентом, я им стану».

Вернувшись на кушетку, Кирилл забылся чутким нервным сном. Через несколько часов он подскочил от звука открываемой двери. Теодор зашел один и прислонился к стене. Увидев красные глаза Кирилла, он хмыкнул:

– Вижу, решение далось нелегко.

Громов кивнул и подошел к умывальнику. Плеснув на лицо пару пригоршней воды, он повернулся к Светлячку.

– Что я буду должен делать?

Теодор обошелся без победных улыбок.

– Для начала расскажи про истинную цель вашего полета, – сказал он.

– Во всех системах знают, что вы производите самое мощное оружие, – начал Кирилл. – Но также есть предположение, что это ширма для чего-то более страшного и масштабного. Вы сами знаете, Союз трех систем не первый год обеспокоен вашей растущей жаждой власти.

Кирилл показал на Джона и Эдда, как бы спрашивая: «Можно ли при них говорить дальше?» Теодор махнул рукой и сказал:

– Они все равно уже мертвецы.

Громов дернул головой. «Может и мое имя уже вписали в книгу смерти? Сейчас он выслушает мою чушь и с чувством выполненного долга отправит на плаху», – пронеслась неприятная мысль, а вслух Громов продолжил:

– Аналитики решили, что для безопасности центр этих секретных разработок должен быть вдали от столицы. Город Кайзер идеально для этого подходит. Много своих ресурсов, и почти все поставки иридия, платины и гелия-3 со Spes тоже оседают там. Экспорт Кайзера ничтожно мал даже внутри Тайлы.

– Неплохо, – кивнул Теодор. – И как же ты собирался получать информацию?

– По крупицам, – улыбнулся одними уголками губ Громов. – У рабочих, у жителей, у студентов. Тем более это был далеко не последний полет.

– Большой штат в спецслужбе Spes?

– Крохотный, – качнул головой звездолетчик. – Откуда, если на всей планете три города по сто пятьдесят тысяч человек. И все в основном рабочие и торговцы.

– Да, населения у нас больше в тысячу раз. Впрочем, как и возможностей, – произнес Теодор, отлепляясь от стены. – Еще успеешь увидеть.

– Надеюсь получить и себе кусочек, – усмехнулся Громов. Играть роль продажного агента с каждой секундой становилось сложнее.

– Слова профессионала. На Тайле преданность покупают либо страхом, либо властью.

Кирилл улыбнулся, показывая, что это ему нравится.

– Тебя переведут в одиночную камеру, пока я проверю несколько своих каналов и улажу все формальности, – сказал Теодор. – Советую вспомнить еще что-нибудь интересное. Вдруг в твоей полезности захочет убедиться наш общий друг Эгон Шульц.

– Смотря что его будет интересовать. Многие сведения я не готов продать даже за свободу. Нужно что-нибудь повесомее.

– Ему такое не скажи, – нахмурился Теодор. – Даже я нервничаю, когда у Каина на лице вырастает шерсть.

Светлячок вышел из камеры, и Кирилл без сил рухнул на кушетку. Нервы были напряжены, словно перетянутые на десять тонов струны. Все тело покрылось испариной. «Этот раунд я выиграл, но что будет дальше?» – подумал Кирилл.

– Так ты правда агент? – спросил Джон, отвлекая от мыслей.

– Теперь двойной, – ответил Громов. – Вас он уже похоронил. Я бы на твоем месте думал об этом.

– Зачем?

– Придумай, чем вы с сыном можете быть полезны. Тогда будете жить.

Открылась дверь и в проеме показался тюремщик.

– Пойдем, – кивнул он Кириллу.

– Желаю удачи, – сказал Громов сокамерникам.

– Прощай, – ответил Джон. Эдд промолчал.

Тюремщик закрыл дверь и показал на камеру напротив. Кириллу очень хотелось вырубить надзирателя и броситься бежать, но двое солдат, дежуривших на разных концах коридора, остудили его пыл.

В новой обители Кирилла исчезли две кушетки, зато появился стол и пара стульев. На полу виднелись следы крови. Через несколько минут тюремщик вернулся с подносом. Вся посуда была из тонкого пластика. Даже при большом желании об нее не смог бы пораниться и ребенок.

Когда тюремщик вышел, Громов с подозрением понюхал похлебку и кусок ржаного хлеба. Запах горячего рисового супа наполнил рот слюной, а желудок заставил сжаться в голодном спазме. Кирилл попробовал похлебку на вкус и, отбросив осторожность, быстро заработал почти плоской ложкой.

Ромашковый чай был отвратителен. Казалось, что вместо цветов заварили старый, окостеневший от грязи носок. Кирилл сделал пару глотков и вернул кружку на поднос. Из головы не шли слова Теодора о возможном разговоре с черноглазым мутантом. Хотя почему возможном? Если он теперь агент правительства Тайлы, то Эгон Шульц – его коллега. А с коллегами нужно делиться опытом.

«Буду гнуть линию секретного оружия, и льстить им страхом других планет», – решил Кирилл. От еды и бессонной ночи его разморило, и он перебрался со стула на кушетку. Попробовав лечь на бок, Кирилл охнул – избиение не прошло даром.

Заняться было нечем, а впереди – полная неизвестность. Кирилл рассудил, что перед нею стоит набраться сил. Выбросив все мысли из головы, он уснул.

В камеру вошел солдат. Из-за массивной черно-серой брони и светящегося забрала он походил на робота-погрузчика.

– На выход, – сказал он.

– Раз я теперь один из вас – сними наручники, – сказал Кирилл.

– Не велено.

– Куда мы идем? И почему Теодор сам не пришел за мной?

– Скоро тебя это не особо будет волновать, – сдержанно ответил солдат. – Пошли. Не заставляй бить тебя.

– А если я потом окажусь выше тебя? И вспомню…

Солдат расхохотался.

– Это вряд ли.

Первым ударом ноги Кирилл выбил оружие. Универсальный автомат ударился об стену и упал на пол. «Надеюсь, лазерная система не повреждена», – пронеслась мысль. Второй удар пришелся на бронированный подбородок растерявшегося конвоира. Ногу осушило даже сквозь толстый ботинок. Солдат качнулся и рухнул на пол. Не успел он подняться, Кирилл стянул с него шлем и ударил им в макушку. Боец потерял сознание, светлые волосы начали медленно окрашиваться в красный.

Громов подхватил оружие и переключил на импульсный режим. Наручники мешали взять автомат удобно, но двухлетняя боевая спецшкола на Марсе не прошла даром. Кирилл выскочил из камеры, словно черт из табакерки. Сняв тремя импульсами первого охранника, он развернулся на сто восемьдесят градусов.

Второй солдат не дотянулся до тревожной кнопки всего несколько сантиметров. Пробитая рука обвисла, словно плеть. Поймав еще два выстрела, он конвульсивно дернулся и распластался на полу. Из проплавленного доспеха потек запах обугленного мяса.