Олег Дорофеев - Рыцари потустороннего

Я хлебнул пивка. От этой научной или псевдонаучной лабуды хотелось прихватить баночки три, залечь на диван, смотреть по телику все подряд и ни о чем не думать.

Легко прочитав мои мысли, Макс убрал упаковку в холодильник.

– Пора…

Я нехотя поплелся за ним в лабораторию. Лицо моего друга приняло упрямо-сосредоточенное выражение. Представление начинается, время слов прошло: началась работа. В сущности, моя роль сводилась к минимуму: закрепить фиксирующие ленты, удерживающие щиколотки и запястья, и отслеживать показания приборов.

Прежде чем стартовать в запредельное, Макс включил компьютеры, приготовил раствор, уверенно ввел препарат в бедренную мышцу.

Я вгляделся в его лицо, надеясь уловить хоть тень сомнения или страха. Ни того ни другого: ясный решительный взгляд, волевой профиль, внутренняя заряженность на результат. Он уселся в свое кресло, как король на трон.

Я зафиксировал ленты на щиколотках, запястьях и шее. Занятие довольно жутковатое – такое ощущение, будто подрабатываешь штатным головорезом в подвале гестапо.

– Главное, не паникуй. Следи за таймером, цифры должны быть зелеными. Если что-то не так, они станут красными, ты услышишь звуковой сигнал, но надеюсь, до этого не дойдет.

– Я тоже надеюсь. Ты завещание успел составить?

– Тебя переживу.

– Ладно, какую кнопку нажимать?

– Все включено. Весь процесс рассчитан на восемь минут. Еще раз повторяю: вмешивайся только в крайнем случае…

– Ты бы хоть объяснил…

– Все! – отрезал Макс. – Объяснения потом. Переходим в режим молчания.

Он закрыл глаза – похоже, препарат начал действовать. Таймер в углу экрана отсчитывал секунды, мой друг медитировал в своем пси-устройстве. Судя по трехмерной диаграмме, натяжение ленты начало увеличиваться – правда, довольно медленно. Лицо Макса начало краснеть.

Я вдруг испугался. Ограничение поступления кислорода может привести к внезапному обмороку и потере сознания. Если подведет страховочная система, начнется разрушение структур головного мозга, а затем – смерть…

А что, если у него западет язык? Я обшарил взглядом комнату в поисках языкодержателя. Пусто. Попытался вспомнить, чему нас учили. Так, для удержания челюсти надо встать сзади, положить большие пальцы обеих рук на нижнюю челюсть по обе стороны от средней линии и оттянуть книзу до тех пор, пока резцы нижней челюсти не станут впереди резцов верхней челюсти. После этого указательными и средними пальцами рук, положенными на углы нижней челюсти, выдвинуть ее вперед и удерживать в таком положении…

Внезапно Макс дернулся, издав клокочущий звук. Я мельком взглянул на приборы. Да, компьютерная программа действительно поражала. На экране отображались показатели сердечнососудистой системы, дыхания, центральной нервной системы, почек, печении, гормональной системы, метаболизма… Все в наглядном виде. Зеленый цвет многочисленных столбиков и цифр означал, что жизнь «подопытного кролика» пока вне опасности. Оранжевый – свидетельствовал о тревожном уровне асфиксии, красный – об опасном.

Если верить Максу, «улетное состояние» возникало между третьей и пятой минутами эксперимента. Может, оно и так, но для стороннего наблюдателя картина довольно неприглядная.

Макс хрипел и трясся, глаза были выпучены. Взгляд, будто устремленный в глубины мозга, казался совершенно бессмысленным и в то же время каким-то до одури похотливым. Буквально на моих глазах коэффициент умственного развития моего друга упал на пятьдесят пунктов, словно невидимый скальпель выскоблил внушительную часть серого вещества. Из полуоткрытого рта вытекала слюна, Макс монотонно раскачивался, насколько позволяли ему фиксаторы. Спортивные штаны не мешали оценить его мужское достоинство. Величина этого бугорка, даже скрытая под тканью, впечатляла. Правда, в тот момент он сильно походил на кататоника, блуждающего в порнушном бреду.

Внезапно Макс выгнулся в дугу, его тело свела судорога, кисти рук дрожали, словно к ним подвели ток высокого напряжения, лицо побагровело, но признаков синюшности не наблюдалось. Я с ужасом понял, что не знаю, как прервать этот сумасшедший эксперимент. Резать ленту нельзя – при таком натяжении легко задеть артерию. Вырубать весь этот электронный идиотизм тоже страшно. «Отключите» мозг и сердце от кислорода всего на двенадцать минут, и повреждения будут необратимы.

В моем воспаленном воображении возник образ гениального друга, превратившегося в «овощ», который даже пописать не в состоянии без посторонней помощи. Я почти физически почувствовал, как паника оккупирует мое тело. Многие в такой ситуации начинают беспорядочно метаться, и любой необдуманный шаг может стать фатальным. На меня сильный стресс, наоборот, действовал как сильный нейролептик – меня охватил ступор. Попытки мозга заставить тело двигаться напоминали водителя, пытающегося завести машину без аккумулятора…

Я взглянул на таймер. С момента начала опыта прошло семь минут, и неумолимые секунды продолжали вести обратный отсчет его жизни. Датчик артериального давления показывал сто восемьдесят на сто. Самое странное: компьютеры свидетельствовали, что гипоксия в клетках головного мозга не нарастала, окислительный тип обмена не сменился на гликолитический, а это означало, что мозг получал достаточное количество кислорода. Либо компы врали, либо я присутствовал на каком-то научном открытии…

Внезапно тело Макса обмякло, а на причинном месте расплылось пятно. Мой приятель снова издал странный звук. Натяжение ленты начало ослабевать. Я увидел, как медленно затухал лихорадочный огонь в его глазах, – так гаснут газовые фонари вдоль городских магистралей. Сердечный ритм возвращался к норме.

Я накрыл лицо Макса кислородной маской. Однако прошло еще несколько минут, прежде чем он окончательно вернулся в наш мир.

Взгляд приобрел осмысленное выражение. Он издал гортанный звук, который в более благоприятных обстоятельствах мог бы сойти за смешок, но сейчас он напоминал последний выдох умирающего.

Макс несколько раз кашлянул, морщась от боли в горле. Первые его слова прозвучали тихо, неуверенно, виновато, словно голосок маленькой девочки, разбившей любимую папину чашку.

– Это было… это было… Запредельно…

И это все… После того как я тут чуть не обмочился от страха. Меня вдруг охватила такая злость, что захотелось врезать ему по рогам.

– Сказал бы я, Макс, кто ты есть!

– После…

Он схватил блокнот и ручку, лежащие в зоне досягаемости, и принялся что-то лихорадочно записывать. Строчки выходили кривыми, неровными, но он писал и писал, как будто боялся, что ему изменит память. Куда девались его снобизм, самоуверенность, лоск! Передо мной сидел бледный, трясущийся юноша, столкнувшийся с чем-то неизведанным, запредельным. Оно подавило его, превратило в послушного раба, готового пойти на все, чтобы оказаться там вновь.