Евгений Гуляковский - Последний мираж

Город приобрел объемность, теперь с вершины очередного бархана можно было заглянуть в глубину его узких пустых улочек. Странные неземные здания почти смыкались своими обращенными к небу подошвами, а их остроконечные вершины, едва касавшиеся песка, образовали в своей нижней части целый лабиринт проходов. Теперь можно было определить, что поверхность конусов отсвечивает голубой лазурью. На них не было ни единой трещинки или шва. Высота каждого такого образования, насколько он мог судить, была не меньше тридцати метров.

Сейчас, вблизи, город походил на колонию гигантских фантастических грибов, выросших посреди пустыни.

Алексей уже почти достиг стены города. Теперь до распахнутых настежь ворот оставалось всего несколько шагов… В последний раз оглянувшись, и убедившись, что в мертвой пустыне, за его спиной, не было видно ни одной живой точки, он шагнул за ворота города…

В лицо пахнуло ледяным ветром, словно он попал в холодильник, ослепительное сияние солнца померкло в тени строений, в реальности которых он мог теперь убедиться. Итак, это был не мираж… Нечто иное, гораздо более странное.

Но прежде чем он успел понять что-нибудь еще, навстречу ему, из-за ближайшего конуса, вышел человек. И его знакомая, до боли, фигура заставила Алексея застыть на месте. Сердце гулко ударило два раза и замерло, будучи не в силах протолкнуть кровь сквозь сжатые спазмом сосуды.

— Ты?!… Но ты же…

— Дошел все-таки? Я думал, повернешь обратно на полпути. Ты был близок к этому. Молодец, что дошел.

— Но, почему?..

— Мне нужно было поговорить с тобой в последний раз. Такая возможность дается тому, кто этого сильно желает.

Застывшее неподвижное лицо Николая напоминало восковую маску, и только глаза горели ярким огнем.

— Ты — морок… Я слышал о подобных встречах. Уходи, оставь меня…

— Поздно говорить об этом. Ты перешел черту города и теперь должен выслушать меня. Потом, быть может, тебе удастся вернуться, хотя это еще никому не удавалось.

— Что тебе нужно?

— Когда ты смотрел на песок в последний раз, ты понял нечто такое, чего не должны знать люди.

— Что ты имеешь в виду? Я много раз смотрел на песок.

— Тогда вспомни наш последний разговор. «Бесконечно малое переходит в бесконечно большое». Этот город всего лишь крохотная часть того, что скрыто внутри одной единственной песчинки. — Смерти нет, Алексей. Ее не нужно бояться.

Николай, или существо, в которое он теперь превратился, сделало по направлению к нему еще один шаг, и Алексей, невольно, попятился, стараясь сохранить между собой и мороком хоть какую-то дистанцию.

— Ты все еще боишься меня?

— Мне что-то не хочется знакомиться с мирами, о которых ты говорил, слишком близко. Меня вполне устраивает тот, в котором я живу. Я хотел бы в нем и остаться.

— Этого я обещать не могу. Ты сделал слишком много ошибок.

— Ошибок? Каких? Скважина не нашла металла на том месте, где ты закладывал шурф, но это не моя ошибка.

— Причем здесь металл?

— Тогда, что же?

— А что, по-твоему, может быть для человека дороже собственной жизни?

— Я не знаю, что ты хочешь услышать…

— Только то, что ты думаешь. Но не торопись. Ответ очень важен для тебя.

Алексей беспомощно оглянулся. Стена за его спиной срослась в сплошной монолит, от ворот не осталось никакого следа. Холод усилился, к тому же становилось темнее, словно здесь, в сердце пустыни, на солнце начали наползать тучи.

— Чужая жизнь?

— Чужая жизнь… Но лишь в том случае, если она соединена с твоей собственной жизнью, с твоей судьбой. Видишь, мне приходится подсказывать тебе решение.

— Ты хочешь сказать, любовь?..

Николай улыбнулся какой-то вымученной, болезненной улыбкой, словно сломал лежавшую на его губах восковую печать, и сразу же ветер пустыни прорвался сквозь призрачные стены города, смешал в своем вихре его заколебавшиеся здания, разрушил лабиринт улиц…

Окончательно Алексей пришел в себя, когда понял, что стоит посреди лагеря, сжимая в руках страховочный трос, протянутый между палатками… Он не знал, как здесь оказался, но зато понимал, что мираж останется теперь с ним на всю жизнь.

Буря стихала. Уже можно было рассмотреть сквозь песчаные облака стену коллекторской. Было и еще что-то… Обещание, так и не произнесенное вслух.

«Все пройдет, и огорчения, и все, что было, песок заметает даже следы…» Так она сказала в их последний вечер. Но она была не права. Есть следы, над которыми не властен песок.

Добравшись до коллекторской, он подождал с минуту, пока глаза привыкли к полумраку палатки, а затем, отыскав глазами водителя, спросил:

— Когда проходит московский поезд?

— В восемнадцать двадцать, по средам. Но в такую бурю он мог задержаться.

И это означало, что до ее отъезда все еще оставалось не меньше четырех часов.

— Заводи машину. Буря стихает. Мы выезжаем прямо сейчас.