Андрей Лазарчук - Спираль

Он вынырнул, хватая ртом воздух. Совсем рядом, взметнув фонтан брызг, вылетел поплавок, немного постоял вертикально — и рухнул, едва не огрев Юру по голове. И тут же вслед за поплавком, на миг выскочив по пояс из-под воды, появилась Алёна. Она оглядывалась по сторонам, но Юра находился точно за её спиной, и она не увидела его. Тогда, изогнувшись, она нырнула. Юра тоже нырнул, в три гребка подплыл к ней сверху-сзади — и похлопал по плечу. Алёна развернулась к нему…

— Проснись! Проснись! Проснись! — Его лупили по щекам, и от ударов в глазах происходили вспышки.

— Да, — сказал Юра и попытался заслониться. — Нет.

— Ты кричишь, — сказала Алёна.

— Я?

— Ну не я же.

— Где мы? — Юра попытался открыть глаза, но веки будто слиплись. — Что вообще?…

— Ты спишь уже сутки, — сказала Алёна. — Ты был как мёртвый. А сейчас вдруг закричал.

— Кошмар приснился, — сказал Юра. — Будто ты…

Он замолчал. Что-то не сопрягалось.

— Алён. Это ты?

— Это я, Дим. Это я, хороший мой. Наконец это я…

Юра рывком сел. Всё тело было как отсиженное. Плохо подчиняющейся рукой он всё-таки сумел дотянуться до глаз и протереть их.

Это была Алёнка. В Элиной одежде, с Элиными волосами — но несомненная Алёнка.

— Боже, — сказал Юра. — Как это?… Что вообще… и где Элла?

— Здесь, — сказала Эля. — Я тоже здесь.

Превращение было мгновенным и незаметным, словно ничего и не произошло — но вот только что было одно лицо и тут же стало другое, и при этом ни одна чёрточка не изменилась… нет, глаза теперь светлее, нос тоньше, губы обесцветились…

Или это просто так кажется?

— Не понимаю, — сказал Юра.

Эля усмехнулась.

— А вот. Надо точнее формулировать свои желания.

— Какие желания?

— Ну… с чем люди приходят к Источнику? С желаниями. Вот я и пошла. Ты-то лежал отрубленный. Я и пожелала… я же просто не знала тогда, что Алёнке больше некуда возвращаться. Ну а теперь… Да нет, всё нормально. Кроме шуток. Мы уживёмся, не думай.

Несколько секунд Юра переваривал услышанное.

— Подожди, — сказал он. — Выходит, теперь ты… вы…

— Да, — сказала Алёнка. — Что-то вроде сиамских сестричек. Извини, так само получилось. Элька не виновата, а я… Я по другому виновата. Только теперь уже ничего не поменять.

— Я, наверное, совсем тупой после вчерашнего, — сказал Юра. — Надо, наверное, что-то чувствовать. А я ничего не чувствую.

— Просто скажи, что я чёртова дура и по дурости своей наломала таких дров… Я не знаю, что с нами будет, как всё сложится… но я тебя люблю. Понимаешь?

— Алёнка, — сказал Юра. — И я тебя люблю. Больше… больше…

— Больше, чем я заслуживаю. Я знаю.

— Не смейся. Но я…

— Ты хочешь сказать, что две девочки для тебя — это чересчур много?

— Нет, я не это… Я не знаю. То есть и это тоже…

— Элька, между прочим, в тебя влюблена, как кутёнок. Это чтоб ты знал. А я обещаю не подглядывать.

Зона, сука, что же ты с нами вытворяешь?… Юра с трудом протянул руку и сгрёб Алёнку, притянул к себе, прижал, ткнулся лицом куда-то в шею.

— Дура, — сказал он. — Чёртова дура. Проклятая чёртова дура…

— Если бы ты ещё знал, за чем она пришла сюда, — сказала Эля. — Ты бы её вообще убил.

— За чем? — глухо спросил Юра.

— Не скажу. Саму спросишь. Захочет — расскажет. Только как ты её теперь будешь одну отдельно убивать?… Ладно, потом разберёмся. Тут к тебе парламентёры. Прощения просить идут.

— Какие ещё парламентёры?

— Ну, которые тебя обобрали на тропе. И с ними ещё несколько посторонних тёток.

— Так они живые?

— Живые. Ты же бандитов всех положил. Вот они и живые. Теперь будут просить вывести их отсюда.

— А что, сами не могут?

Эля покачала головой.

Прошло ещё несколько часов. Юра стоял на истоптанном пятачке перед чащей. Огромные стебли почти чёрной крапивы густо поднимались справа и слева. Как в том анекдоте: «…не, братишка, конопля — на самом деле дерево…»

За крапиву не заходи, вспомнил Юра слова Тайвы. Не буду, Тайва. Прощай.

Ты, сказал он чаще. Или Источнику. Или Зоне. Всем им вместе и каждому по отдельности. Если они существовали по отдельности, в чём Юра сомневался… Я теперь знаю, кто ты есть. Может быть, ещё не совсем точно, но знаю. Немного приведу память в порядок — и буду знать лучше. Потом придумаю слова, чтобы объяснить другим. А там посмотрим. Может, ты нечеловечески мудра. Может, глупа и глумлива. Я не держу на тебя зла. Добра тоже не держу.

И — слушай. Мне от тебя ничего особенного не надо. Просто дай мне силы выдержать всё то, что ты на меня нагрузила. Хорошо? Просто дай мне силы и любви. Это всё, что я хочу, не больше и не меньше.

И имей в виду. Я ведь могу и вернуться. Мне всё равно, пусть тебе и полмиллиарда лет, и ты просто не можешь знать, что такое смерть… но я-то знаю. И запросто поделюсь этим знанием. Ясно? Он вывинтил запал из одной гранаты и бросил её как мог далеко. Это тебе на память. Сунул руки в карманы шинели, потоптался ещё немного, как бы ожидая немедленного ответа, и пошел к не такой уж маленькой толпе, что терпеливо ожидала его. На ходу достал кисет с гармониками, вынул одну, поднёс к губам. Полуприкрыв глаза, извлёк какой-то первый попавшийся звук.

Сразу зарябило от обилия стен и перегородок.

По наитию он свернул направо, налево, двигаясь медленно чтобы ведомые не пропали. Эля бегом догнала его, пошла рядом. Он подмигнул ей и даже попытался сыграть что-то осмысленное. Конечно, не получилось.

Бездумно он шёл шаг за шагом и час за часом, буквально по нитке перебирая пространство. Выход есть, он где-то здесь, рядом. Дырявый это знал. Он-то шастал туда-обратно, как по собственной квартире. Юра это знал как факт, но не знал, каким способом тот находил дыру в пространстве. Может, по запаху.

Зря я его убил. Надо было связать. Или не зря? Сталкер Дырявый, Лев Савельевич, падла. Химик-фармаколог. Что Зона с людьми делает…

Несколько раз Юра падал, цепляясь ногой за ногу, теряя координацию. Неплохо было бы чем-то подкрепиться, но никакого продовольствия уже ни у кого не осталось. Голода он не чувствовал, напротив, возникло отвращение к еде, сама мысль о еде была тошнотворна. Но силы надо было где-то брать…

И вдруг, когда надежда уже почти погасла, слабо-слабо видимая, на самой границе восприятия, появилась светящаяся дорожка под ногами. Юра к тому времени успел по-настоящему испугаться, что нервное истощение после чудовищной стимуляции продлится много дней, а то и останется навсегда — если, конечно, мы тут все не подохнем с голоду; потом испуг прошёл, а отчаяние он пока ещё мог держать на дистанции. И вот, и вот, и вот… Дорожка то круто, то полого забирала влево, мерцала, пропадала, появлялась. Она была. И это главное.