Ивона Наварро - Музыка смерти

Моцарт…

Возрожденные руками Майкла Брэнгуина крики погибшего чужого наполняли все ее существо, продолжая терзать сознание, такие же, как тогда, свирепые, незабываемые, невыносимые. Моцарт царствовал в ее разуме, безжалостно попирал все остальные мысли, заставлял вспоминать свои длинные иссиня-черные пальцы, прижимавшиеся к противоположной стороне стекла навстречу ее ладони, прыжки по загону, когда готовился к нападению, то, как он наклонял из стороны в сторону голову, когда она упорно пыталась завоевать его доверие. Эта работа захватила ее целиком, сделала ее жизнь интересной; тогда она прибегала домой, только чтобы принять душ, привести в порядок себя и одежду. По сравнению с дьявольской никчемностью всего, чем она занималась прежде, время, проведенное в обществе Эддингтона, Майкла, Ахиро и Моцарта, было прекрасным. Нет, это была вершина смысла существования, на которую никогда в жизни ей больше на подняться.

Последовать за незнакомцем означало бы в буквальном смысле слова беззаботно швырнуть эту никчемную жизнь в руки неизведанному, обнажить душу по прихоти первого встречного, возможно даже сумасшедшего. Но она все это делала прежде и осталась жива, а теперь…

Теперь… Теперь она снова у разбитого корыта.

«Я знаю, что тебе нужно и где это найти».

Сперва Дарси думала, что он торговец желе, но она была так привязана душой к чужим, что никогда бы не смогла получить удовлетворение от наркотика, и у нее не было желания свести счеты с жизнью так, как это сделали Кен Петрилло и Деймон Эддингтон. Нет, она хотела выжить и сохранить здравомыслие… остроту сознания, чтобы не упустить благоприятную возможность, как только она снова появится. Что-то гонит ее в этом направлении… но что? Судьба? Шанс? Или кто-то! Отчаяние заставило ее отбросить сомнения на задний план, когда этот тщедушный мужчина подвел ее почти к самому алтарю и поставил в очередь, медленно приближавшуюся к священнику и дозам, которыми он снабжал их с трогательной заботой.

In nomine Matri Regina.

Когда подошла ее очередь, она остановилась перед ним на костылях, но не протянула руки и отрицательно качнула головой, отказываясь от предложенного пузырька.

— Это не то, чего я хочу, — сказала она так тихо, чтобы услышать ее мог только священник. — Мне говорили, что вы можете дать мне… нечто другое.

Находясь к нему так близко, она не могла не заметить проницательный блеск в его чистых глазах и мягкую свежесть ухоженной кожи лица; в облике священника не было ничего, что действительно роднило бы его с этим местом, этой самопровозглашенной Церковью, громадной толпой грязных, оставшихся без средств к существованию наркоманов. Одержимые дьявольским желанием люди, стоявшие следом за ней в очереди, никогда бы не заметили таких деталей его облика, как ладные коронки на зубах, волосы, постриженные так, чтобы взъерошить их не составляло труда.

— Да, — сказал он. У него был ровный, сочный баритон, хорошо поставленный и чарующий, способный на интонации, до смысла которых члены его разношерстной паствы никогда бы не смогли докопаться — Не сомневаюсь, что смогу дать вам именно то, чего вы хотите. — Легким наклоном головы он указал на камуфляжно окрашенную дверь: — Подождите там, я поговорю с вами, как только закончу службу.

Едва умолк его умиротворенный, прозвучавший песнопением голос, взгляд священника обратился на следующего в очереди, служба продолжилась, словно они и не разговаривали.

— In nomine Matri Regina.

Эти слова были началом выполнения его обещания, началом смерти Дарси Вэнс…

…И рождения Джарии, первой женщины-священника манхэттенского прихода Церкви Королевы-Матки.

За закрытыми на замок стальными дверями Дарси, ныне Джария, нашла свое призвание. Она не знала и не хотела знать, кто ее благодетели. Важно было лишь то, что он, или она, или они каким-то совершенно непонятным ей образом утоляли ее тоску по крикам чужого, хотя суть происходившего с каждой неделей облекалась все более густой и все менее тревожившей ее дымкой. Она обрела надежду и будущее, пусть даже четко не представляла это будущее и не знала, на что именно надеялась. Обучаясь специальности служителя церкви, она позволила тому, что было в ее прежней жизни, уйти, дала возможность всему, что было тогда, просто… остаться там и никогда не возвращаться. Наркоманы, ставшие ее постоянным окружением, привыкли к ней и научились ей доверять, называя по имени или, более почтительно, Хромой Женщиной. Она часто слышала их перешептывания по поводу повязки-чулка на ее лодыжке пониже темной круговой татуировки, которая странным образом напоминала зубы. Пересказывавшиеся ими небылицы были гораздо ближе к правде, чем могли себе представить их сочинители.

По вечерам в своей простенькой келье, когда дневные заботы оказывались позади и в душе наступал покой, новоиспеченный священник-стажер компании «Медтех» возжигал курильницу с ладаном перед образом Королевы-Матки и погружался в мрачные, невероятно музыкальные сны о давно ушедшем из жизни существе по имени Моцарт.