Мэтью Фаррер - ПЕРЕКРЕСТНЫЙ ОГОНЬ

Кальпурния заставила себя сдвинуться с места, почувствовала, что кренится вперед, и с трудом удержалась, чтобы не рухнуть лицом в пол. Она побежала вперед, бросила левую руку, чтобы освободить правую, и бессловесно закричала от боли. Она была уверена, что сервитор может прыгнуть на нее в любой момент, но второй окрик Халлиана едва выделялся на фоне затихающего грома колокола. С расширившимися глазами он развернулся к ней лицом, и Кальпурния врезала ему кулаком снизу вверх, сокрушив гортань. Лорд, шатаясь и хватая ртом воздух, привалился к парапету.

Она могла бы убить его прямо сейчас, хорошенько подтолкнув. Он был ошеломлен, хрипел и не мог сопротивляться. Долгое мгновение она раздумывала над этим.

Нет. Есть только один правильный способ это сделать.

Она оставила Халлиана булькать и задыхаться возле арки и неровным шагом спустилась по лестнице. Пистолет лежал там, где упал, среди разбросанных тел. Она подобрала его, смутно спросила себя, как она собирается его перезаряжать, каким-то образом умудрилась неуклюже открыть механизм. Она вставила зарядник и застонала, почувствовав, как боль словно тянет сквозь тело невидимую проволоку —  вниз в ноги, вверх в голову. Щелчок затвора помог ей сконцентрироваться, стиснуть рукоять и снова подняться. Она снова поднялась, рука с оружием казалась такой же тяжелой и безвольной, как сломанная. Голова готова была упасть на грудь, тело —  рухнуть в обморок. «Нет. Надо сделать все правильно».

Халлиан по-прежнему стоял у парапета над Месой. Он держался за сервитора, умоляюще глядя в его визор и пытаясь пробулькать приказы. Существо неподвижно стояло, глядя куда-то вдаль, и не обращало внимания на хватающие его пальцы, ожидая команды. Траурная накидка сползла с Халлиана, и его красные праздничные шелка пятнала кровь из ран сервитора и кровь сестер и арбитраторов, увлажнившая его оружие. Кальпурния увидела, что уши лорда кровоточат, и осознала, что и с ней должно быть то же самое. Она слышала только шипение и гул, едва различала свои шаги —  тихие, скрипучие звуки —  и, когда она обратилась к нему, то почти не ощущала собственный голос.

—  Лорд Халлиан Кальфус-Меделл с Гидрафура. По свидетельству своих глаз и доказательству в моих руках я приговариваю тебя по праву арбитра-сеньорис Адептус Арбитрес на службе закона Бога-Императора Земли. Я осуждаю тебя за убийство и за нечестивый заговор против Бога-Императора человечества. Благословен будь Бог-Император, во имя Его я привожу приговор в исполнение.

Халлиан уставился на нее, парализованный и почти ничего не понимающий. Она тщательно прицелилась и выстрелила ему между глаз.

Колокол прозвучал в тот миг, как рассвет озарил горизонт, и внизу, на Месе, по всем улицам Августеума, и Босфорского улья, и огромного города вокруг него, и во всех иных местах по всему Гидрафуру толпы людей сбросили траурные робы, прыгали и кричали в алых праздничных одеждах: Вигилия завершилась, началась Сангвинала. На каждой башне развернулись красные знамена, из каждого окна выплеснулись красные ленты, и ярко-красные брызги пиротехники еще ярче украсили и без того густой утренний свет.

Кальпурния смотрела, как тело лорда Халлиана, выше нижней губы которого ничего не осталось, рухнуло с галереи и, вращаясь, полетело вниз, исчезнув из вида в воздухе, насыщенном конфетти, фейерверками, криками и торжествующими гимнами. Она пошатнулась и неуклюже отступила на шаг и другой назад. Ей смутно казалось, что это неправильно, что уже был какой-то праздник. Она знала следующую часть: был праздник, а потом кто-то, кого она не видит, будет стрелять в нее, а потом она будет встречаться с аристократами, и летать в космос, и убегать от преследования в саду. Она не должна делать все это снова...

Наконец, раны наверстали свое, и Кальпурния медленно повалилась на пол галереи, а ее сознание ускользнуло в темноту.

Сразу после полудня на двадцать четвертый день Септисты Шира Кальпурния, в парадной униформе и пыльно-черной траурной мантии, ждала у внешних дверей Собора Восходящего Императора. Остальные участники похорон ушли наружу, в яркий день. В отдалении внутри Собора она видела людей в желто-коричневых одеждах кающихся —  граждан, которые слишком увлеклись во время празднеств Сангвиналы и совершили какие-то мелкие проступки, которые они теперь искупляли. Они суетились вокруг подножий колонн и алтарей, подметая, полируя поверхности и выгоняя запах погребальных благовоний. Кальпурния знала, что во второй половине дня тут будет религиозная процессия, и воздух во время нее должен быть сладким, но ей все равно хотелось бы, чтоб она этого не видела. Это отдавало безразличием и вселяло в нее печаль.

Погребальную службу у Торианского алтаря провел сам епарх Базле. На похороны явились представители всех благородных семейств, потому что ни одно из них не осмелилось не проявить участие. Никто из них, судя по виду, не был доволен тем, что те, кого они считали просто низкопоставленными служащими, удостоились столь пышной церемонии. Кардинал завершил надгробную речь словами о величайшем благородстве, заключающемся в смирении и долге, о героических смертях и подлинном достоинстве, и Кальпурния понимала, что это то же вряд ли понравилось собравшимся сливкам общества. Единственным человеком, который подошел к ней после службы, был инквизитор Жоу, который принес свои соболезнования и сухо, но, судя по всему, искренне поздравил ее с «победой». Она любезно приняла и то и другое, и Жоу без дальнейших церемоний удалился. Кальпурния больше ничего не слышала о выговорах, которыми он грозился после атаки на поместье Лайзе-Хагганов, и подозревала, что он собирается об этом забыть.

Позади нее раздалось отчетливое покашливание. Там стоял Барагрий, одетый в простую черно-красную рясу священника, и протягивал ей черный полотняный свиток. Неуклюже развернув его одной рукой —  та рука, что сломал сервитор своей клешней, была восстановлена на нарощенной кости, но пока что она все еще была прибинтована к телу и заживала —  Кальпурния посмотрела на аккуратный список имен, выведенных белыми чернилами. Имена, которые епарх зачитывал с этого свитка во время похорон, Арбитрес и сестры, погибшие в схватке под залом колокола. Арбитр Эсскер, сестра Иустина, другие. Имя Баннона было предпоследним, и она на миг прикрыла глаза и склонила голову, когда дошла до него.

—  Епарх шлет вам свои личные благословения, моя леди арбитр, —  сказал Барагрий, когда она снова скатала свиток и заткнула его за ремень, —  и надеется, что сможет вскоре встретиться с вами на аудиенции. Однако ему интересно —  и, скажу вам, мне тоже —  для чего вам список имен. Мы рады отдать его вам, но как вы намерены его использовать?