Сергей Тармашев - Что посеешь

Пришлось просидеть всё это время в Ареале практически безвылазно и общаться с Москвой посредством видеосвязи. Поэтому предложение Кугельштайна, явно пошедшего на попятную и пытающегося задобрить двоюродных братьев, было принято. А предлагал струхнувший антисемитишко провести операцию Лозинскому и Белову в один день, с разбегом в час. Мотивировалось это тем, что синтез новой сыворотки проводится по совершенно новой, революционной методике и подготовка к данной процедуре занимает порядка двух месяцев. То есть если вместо обоих пациентов на операцию приедет только один, то второму придётся ждать шестьдесят суток. Но новая сыворотка на порядок стабильнее старой, и Кугельштайн заверил юристов Лозинского, что гарантирует максимально возможный успех операции сразу обоим пациентам, если они дадут согласие оперироваться друг за другом. Что и было юридически закреплено в новом контракте. Доверять Кугельштайну на слово Лозинский с Беловым не собирались, а вот проверить правдивость его слов нужно будет обязательно. И выверенный до буквы контракт поможет загнать заносчивого докторишку в угол в случае чего. Даже если это будет всего лишь постель в индивидуальной палате, заправленная бельём, сшитым из ткани качеством хуже, чем выставленные двоюродными братьями требования.

Новый приступ раздирающей мозг боли пронзил Лозинского, и вице-премьера скрутило судорогой. Из-за жестоких страданий ненависть к Кугельштайну взлетела на порядок, и хотелось отдать приказ охране, чтобы та задушила фашиствующего антесимитишку прямо на глазах. Держать себя в руках не было сил, и Лозинский тихо подвывал, корчась в мучениях. Поездка в Цюрих не задалась с самого начала. Первый Полтергейст случился уже на первой сотне километров: лопнула ось задних колес спецавтобуса Белова. Пока её пытались заменить, произошёл второй Полтергейст – в кортеж врезалась фура, у которой отказали тормоза. Охрана, перекрывшая трассу в обоих направлениях до окончания ремонтных работ, применила оружие, пытаясь остановить многотонный грузовик, и даже застрелила водителя, но всё оказалось тщетным. Фура разметала автомобили заграждения, удержалась на трассе на простреленных колесах и на полном ходу буквально вонзилась в сломавшийся спецавтобус. Удар пришёлся в переднюю ось, и она тоже лопнула. Вместе с ней развалилось ещё полцентнера прочей механики. Чинить спецавтобус стало бесполезно, и Белов продолжил поездку в автобусе Лозинского.

Но на этом беды не закончились. За последующие сутки пути автобус Лозинского ломался трижды. Ремонтная бригада кортежа всякий раз ликвидировала поломку, но драгоценное время таяло, и Зуд усиливался. Кортеж пытался наверстать упущенное время, на свой страх и риск увеличив скорость до ста двадцати километров в час вопреки всем требованиям инженеров и медиков, проектировавших спецавтобусы. Это вызвало целую серию мелких аварий, и с пересечением государственной границы от превышения скорости пришлось отказаться. Закончилось всё тем, что четыре часа назад у автобуса застучал двигатель и он лишился хода. С того момента спецавтобус тянут на буксире, который перепуганные швейцарцы согласились предоставить только без водителя. За руль сел кто-то из охранников, и Лозинский, как только очнётся после операции, уволит его за то, что кортеж движется безумно медленно. Зуд вгрызается в мозг раздирающей болью, а до клиники ещё не меньше часа езды таким темпом. Обезболивающее, снотворное, транквилизаторы, наркотики – всё бессильно. Организм даже не чувствует их введения. Доктора бесполезны, и Лозинский, хрипя от боли и ярости, велел им убираться прочь. Такие мучения лучше терпеть в одиночку, присутствие любого из этих болванов, ничем не заслуживших отсутствие Зуда и не страдающих от боли, вызывало ещё большую злобу. Там, за стеной, в соседнем купе, так же жутко страдает Белов, и Лозинский слышит его удушливые стенания, несмотря на полную звукоизоляцию. Тех, кто делал звукоизоляцию, он тоже вышвырнет на улицу…

К тому моменту, когда едва плетущийся кортеж достиг клиники Кугельштайна, Лозинский с трудом сдерживал крики боли. Несколько санитаров Кугельштайна явились прямо в его купе и сноровисто, в одно движение, переложили вице-премьера на движущиеся носилки. Лозинский, не в силах терпеть жуткие страдания, в истеричном полубреду подгонял их нечленораздельными криками, в которых с трудом угадывалась английская речь. Следом за ним ещё одна группа санитаров вывезла Белова, надрывно сипящего от запредельных мучений, и обе пары носилок одновременно оказались в лифте для ВИП-пациентов. Доктор Кугельштайн встретил их в операционной, сразу за распахнувшимися дверями.

– Господа, у нас всё готово для того, чтобы покончить с этим! – заявил он вместо приветствия, внимательно осматривая пациентов. – Мы начнём через десять минут.

– Быстрее!!! – Белов, не выдержав жесточайшей боли, невольно взвизгнул. – Пять минут!!!

– Быстрее!!! – истеричным эхом вторил Белову Лозинский. – Я умираю от боли!!! Быстрее!!!

– Как пожелаете, господа, – согласился Кугельштайн. – Всё произойдёт через пять минут. – Он обернулся к санитарам и коротко распорядился: – В операционную их.

Санитары покатили носилки по широкому коридору, и Кугельштайн пропал из вида. Сотрясающийся от нервного тика Лозинский был не в силах удерживать голову, и дергающийся взгляд непроизвольно перепрыгивал с санитаров на стоящие вдоль богато отделанного коридора статуи. Широкая рекреация этажа главной операционной была выполнена в древнеримском стиле и украшена богатой лепниной в духе римских императоров. Через каждые несколько метров вдоль стен роскошного коридора стояли высеченные из мрамора статуи римских преторианцев со вскинутой в древнеримском приветствии правой рукой и левой, сжимающей щит. Надпись на щитах гласила «Аве Цезарь», и статуи словно приветствовали влиятельных пациентов. По информации Белова, данный антураж пожелал видеть в клинике монарх известной европейской страны, являющийся пациентом Кугельштайна, который и выступил спонсором данной стилизации. В прошлые визиты в клинику Лозинский не раз не без ехидства отмечал в своих размышлениях, что имеет гораздо больше прав быть встреченным этими статуями, нежели вышеуказанный монарх. Есть в этом нечто символическое! Но сейчас боль была столь запредельной, что вице-премьер путал белый мрамор преторианцев с белыми халатами санитаров. Носилки двигались слишком медленно, мозг разрывался на части, и он кричал на статуи, требуя увеличить скорость. Звучащие позади истеричные крики Белова, требующего вызвать к нему Кугельштайна немедленно, только усиливали размалывающую голову боль, и Лозинский сипел, давясь нервным хрипом.