С волками на Вы (СИ) - Горышина Ольга

По количеству ругательств, доносившихся с дороги, Варя поняла, что пора вылезать из машины. Пришлось, однако, приложить немало усилий, чтобы открыть дверь и поставить обе ноги в свежеутрамбованный снег. И затем ещё пропустить мимо ушей начало фразы и услышать только:

— … вылезла наконец!

Варя оторвала взгляд от своих светлых валенок и задержала на миг на облепленном грязью диске переднего колеса и крыле, окантованном коричневым снегом, точно коктейльный стакан сахаром. Только потом она посмотрела на Костю, который стоял за машиной, широко расставив ноги и дуя на красные пальцы. Его синие глаза стали свинцовыми, а каштановые волосы редкими сосульками прилипли к вспотевшему лбу. Куртка распласталась на крыше машины, а рядом с задним колесом валялась лопата и сломанный корешок. Варя схватилась за отворот связанной мамой шапки и натянула по самые брови, будто могла спрятаться от страшного взгляда.

— Давай, спроси, что мы теперь будем делать? А… — Костя стиснул зубы, глотая следующее слово. — … его знает.

Варя тяжело вздохнула, сунулась обратно в машину, чтобы взять свои перчатки, и прошествовала к парню, который продолжал нервно сжимать и разжимать пальцы, что, похоже, давалось ему с большим трудом.

— Поздно.

Он не взял перчаток и молча направился к сугробам, которые тянулись вдоль обочины насколько хватало глаз. Они доходили ему чуть ли не до пояса, потому Костя остановился, ища глазами брешь в снежной стене, и, не найдя, занёс ногу и, тут же провалившись по колено, выдал очередную порцию русской брани. Затем кое-как выпрыгивая из снежных пучин, Костя двинулся в лес.

— Ты куда? — крикнула Варя, но ответа не дождалась.

Она смогла обойти машину лишь на три четверти, потому что левая сторона багажника закопалась в снег. Тишина за спиной хрустела, свистела и материлась. Наконец Костя вернулся с охапкой еловых веток и так посмотрел на Варю, что та поспешила ретироваться на пассажирское сиденье, даже не стряхнув с валенок снег. Через лобовое стекло она видела, как парень подкладывает под колёса ветки, но решила от греха подальше не предлагать помощь.

— Садись за руль! — приказал Костя, распахнув дверь, и почти что вытащил девушку на улицу. — Только газуй плавнее. А я постараюсь подтолкнуть машину.

Варя захлопнула пассажирскую дверь, обошла машину и села на водительское сиденье. Ключ повернулся, педаль нажалась, колеса с шумом закрутились, ветки захрустели, Костя завыл от натуги, но машина не двинулась с места. И так раз пять. Тогда Костя забарабанил кулаками по капоту, и Варя испугалась, что железо съёмной машины не выдержит его злости. Она вновь с трудом открыла дверь и, вылезая, чуть не свалилась в сугроб.

— Слушай, это чужая машина! Успокойся! И… Ты мог бы материться поменьше? — сказала она, отряхивая куртку.

Костя взглянул на неё, как на врага, и Варя вновь заставила себя пропустить мимо ушей начало фразы:

— … я должен стихи Пушкина тебе читать!

Костя открыл дверь, плюхнулся на пассажирское сиденье, закатал лыжные штаны до колен и стал стряхивать комочки снега с по-зимнему бледной кожи с редкой тёмной порослью. Затем принялся расшнуровывать высокие ботинки. Только пальцы не гнулись, и шнурки с трудом покидали петли. Варя подалась вперёд, чтобы предложить помощь, но, наткнувшись на стальной взгляд, опустила руки по швам и продолжила стоять в отдалении. Костя стянул насквозь мокрые носки и швырнул на заднее сиденье. Пальцы ног тоже шевелились с трудом. С вытащенного из ботинка войлока посыпался снег.

— Ну чё стоишь? Может, достанешь сухие носки?

— Багажник не открыть… — начала Варя и вновь услышала в свой адрес брань.

— Через заднее сиденье залезь, дура!

Варя с трудом перевернула красный походный рюкзак и после пяти минут копания в его содержимом отыскала серые носки. Передавая их вперёд, она нечаянно коснулась красных рук Кости. Тот поморщился от боли, но смолчал. Натянул на ноги носки и стал медленно шнуровать левый ботинок.

— Можно я тебе помогу?

Он вновь смерил её пустым взглядом, но поднёс руки к губам, чтобы согреть дыханием. Варя тут же вылезла с заднего сиденья и опустилась коленями в снег. Благо, через лыжные штаны холод не чувствовался и тонкие вязаные перчатки не мешали затягивать толстые шнурки. Она пару раз вскидывала голову — Костя продолжал согревать обмороженные руки и не смотрел на ботинки.

— Может, снегом надо растереть? — робко предложила Варя.

— Наоборот этого делать нельзя!

Костя немного остыл, иначе бы обязательно добавил неопределённый артикль русского языка, созвучный с нотой "ля”.

— Что делать-то будем?

— Пойдём вперёд. Не ночевать же в лесу! У нас есть часа три до заката. Авось доберёмся до этой Богом забытой деревушки, чтобы черти взяли твоего научного руководителя! Да как и всю академию с её старыми пердунами! Мы тут замерзать будем в трансильванском лесу с волками, — Костя на мгновение замер и прислушался к тишине леса, нарушаемой только звуком падающих с высоких сосен снежных шапок, — а он потом своё имя перед твоим напишет, добавив в текст пару цитат со сносками, заявив — ну ты понимаешь, я ведь корректировал, чтобы было более научно… Плавали, знаем…

— А чего ты злишься-то теперь? Сам ведь отказался в аспирантуру идти и читать курс по своему диплому. Ну хоть в методичке твоя фамилия есть, мелким шрифтом… — И тут Варя замолчала. — Ты сказал — волки?…

— Сказал, что до заката доберёмся до места, если разговаривать не будем. Хотя… Зимой они наглеют и выходят на охоту даже днём. Что, испугалась? На людей они не нападают… Обычно. Чё стоишь, как истукан? Рюкзак за плечи и почапали за твоим дипломом. Весны дождаться не могла! Вся страна бухает, а мы тут культуризмом занимаемся! И водки в машине даже нет, чтобы согреться.

Костя помог Варе надеть красный рюкзак. Сам закинул на плечи серый. Закрыл машину, прощально похлопал по крыше и ступил на расчищенную дорогу.

— Странно всё это, — сказал он, когда они отошли на приличное расстояние от места аварии. — Дорогу явно трактором чистили, а мы не встретили за последние десять километров ни одной машины. У них в городках ужас на дорогах, а здесь, в захолустье, всё как в Америке, блин. И чё меня развернуло-то так, давно были б на месте и потягивали глинтвейн у камина. Романтика… Вечор, ты помнишь вьюга злилась, на мутном небе мгла носилась, луна как бледное пятно…

— Слушай, Пушкин! — Варя попыталась улыбнуться. — Нам вьюги только не хватало. Не каркай!

Они шли всё дальше и дальше, а дорога всё никак не желала кончаться деревней. Начинало смеркаться.

Дорога давалась с трудом из-за тяжёлых рюкзаков и ещё более тяжёлых дум о брошенной в глуши чужой машине, пустом желудке и уставших ногах, для которых даже небольшая заснеженная выбоина уподобилась горному перевалу. Шли теперь молча, чтобы сохранить хорошие отношения хотя бы до конца трансильванских каникул, потому что каждый обвинял в случившемся другого. Мысленно, но очень живописно, что и следовало ожидать от филологов.

Впрочем, за последний час Костя многое сказал про Варю вслух. Она же молчала, но от этого дум не убавлялось. Для начала ей не удалось убедить Костю не ехать в Румынию на собственной машине — две тысячи километров из Питера по заснеженным дорогам некогда братских республик не обещали много романтики. Хорошо, отец без лишних разговоров забрал у сына ключи. Отец, а не она! Затем началась свистопляска с румынской визой. Краткосрочную пятидневную Костя не пожелал получить, решив, что раз уж они прутся в такую дыру, то на обратном пути обязаны завернуть на горнолыжный курорт. Тогда консульство потребовало подтверждение бронирования отелей. Костя всегда был против расписанных маршрутов и сумел уломать турагента на проплату только двух ночей в Бухаресте — одной по прилёту и второй перед вылетом. Но вскоре все формальности остались позади. Заодно с причитаниями Вариных родителей, для которых Костя хоть и попадал под категорию «настоящий мужик» даже с серьгой в ухе, но полного доверия всё равно не вызывал, хотя старательно копал грядки на бабушкиной даче. Впрочем, туту него была настоящая отмазка: