На пути в академию (СИ) - Птица Алексей

Кубок пуст, а брюхо требует вина, не шепчи, а громче, говори слова.

Был на побережье крупный город Рик, взволновалось море, город Рик затих.

Узкая дорога, вилась как змея, и людей, товары, всё к нему несла.

Но пропело время, и волной снесло, город и товары, что к нему несло.

Кто пройдёт путём тем, море бередя, не пройдёт дорогой, под волнами она.

Ждёт на ней погибель, страшная живым, и с неё вернулся только лишь один.

Лишь один вернулся, и не знают кто, но никто не хочет влезть в это дерьмо.

Мёртвая дорога не терпит суеты, кто пойдёт на север, уйдёт от нищеты.

Много там богатства схоронено кругом, но добраться можно только лишь втроём!

Так давай напьёмся красного вина, чтобы тракт сей древний не смущал ума!

Менестрель перестал петь и, вытерев ярким беретом лицо, взмокшее в духоте придорожной корчмы, поискал глазами свободный столик. Увидев в глубине нужное место, направился к нему, проигнорировав уже сидевшего там кого-то из случайных постояльцев.

— Приветствую, — вяло сказал он сидящему, — не помешаю?

Незнакомец откинулся спиной на стену корчмы и медленно наклонил голову, не издав больше ни звука. Менестрель тут же плюхнулся на колченогую табуретку, покрытую слоем грязи и жира, и, поелозив на ней, позвал девушку, подававшую еду и напитки.

Сделав заказ, состоящий из пинты пива, жареного гуся и ячневой каши, он стал раскачиваться на скрипящей табуретке, поставив её на две ножки, и рассматривать незнакомца, сидящего напротив.

Тот был почти полностью скрыт полумраком тени, царящей в помещении, однако на миг блеск очага осветил лицо незнакомца. Это был угрюмый человек, неопределённого в темноте возраста, с покрытым многочисленными шрамами лицом и изуродованной правой щекой. В очаге затрещало сухое полено, и туча взметнувшихся искр на миг полностью осветила лицо незнакомца.

С удивлением уставший менестрель отметил, что человек, сидящий напротив него, был молод. Если не обращать внимания на шрамы, избороздившие лицо, то ему можно было дать от силы лет двадцать пять. Это косвенно подтверждали и светлые усы, робко пробивающиеся над верхней губой и короткая щетина, которая пыталась спрятать уродливые шрамы, но проиграла в борьбе с лишениями, коснувшимися столь молодого лица.

— Петлик Лейба, здешний певец, — представился менестрель.

Незнакомец медленно поднял голову и посмотрел на менестреля. Это был достаточно высокий мужчина, и как уже было сказано, с изуродованной рваным шрамом правой щекой и многочисленными мелкими шрамами, разбросанными в хаотичном порядке по всему лицу, включая лоб.

У него были светлые брови, небольшой курносый нос, гармонично располагающийся на немного вытянутом лице, заканчивающимся острым подбородком. Глаза были то ли голубые, то ли серые, в темноте корчмы их цвет разглядеть не представлялось возможным. Волосы коротко острижены полукругом, но слева из общей массы их был вырван целый клок, и розовая кожа недавно зажившей раны всё ещё нагло заявляла о себе.

Одет он был в старую, истрепанную кожаную куртку, которая некогда имела жёлто-коричневый цвет, а сейчас, пережив бури и невзгоды, поменяв, по всей видимости, не одного хозяина, стала почти чёрной, а вернее, такого оттенка, который можно было отнести как к чёрному, так и к тёмно-серому.

Кроме куртки, его бедра прикрывали штаны, из плотной серой материи, а на ногах красовались старые сапоги, выглядевшие довольно истрёпанными, державшиеся, видимо, только на честном слове, да и то, было понятно, что скоро и этого слова для них окажется недостаточно. Живот облегал широкий кожаный пояс, на котором висел «кошкодёр», в изрядно обтрёпанных ножнах.

Позади незнакомца, почти не отсвечивая металлом, стоял прислонённый к стене цвайхандер, с изрядно побитым лезвием, на котором зазубрины делали из него почти пилу, но проверять остроту и прочность этого оружия менестрелю категорически не хотелось, тем более задирать его обладателя, насмехаясь над старым клинком.

Перед незнакомцем на столе стоял кувшин с дешёвым анжуйским вином, имеющим непонятный оттенок, присущий смеси красного и белого вина, остающегося в бочках, и который жалко выливать корчмарю на землю.

На вкус полнейшая гадость, но стоит всего три су за кувшин и делает своё дело, опьяняя того, кто его пьёт. Кроме вина, на столе стояла деревянная тарелка, с остатками каши без мяса, ломоть хлеба и деревянный бокал, в котором и плескалось вино из кувшина.

Так и не дождавшись ответа от незнакомца, Петлик продолжил.

— А я вот сегодня в фаворе, насыпали грошей полный кошель, благодарные слушатели. Как тебе в моём исполнении «Мёртвая дорога»?

На этот раз незнакомец ответил: — Я был на ней.

— Как, что, вот это да! Расскажи! — посыпались вопросы и восклицания.

Но незнакомцем снова овладело безразличное состояние и, подняв кубок, он быстро влил в себя содержимое, не морщась и не кривясь. Петлику было искренне непонятно, как он мог спокойно пить эту кислую гадость.

Поставив опустошенный кубок на стол, незнакомец вновь налил в него вина из полупустого кувшина и, отломив кусок хлеба, начал подчищать остатки каши на тарелке. Он не успел ещё доесть её, как Петлику принесли заказ. Хлопнув по жирному заду «девушку», отчего та дежурно взвизгнула гнусавым голосом, он стал раздирать жареного гуся руками.

Заметив, что тарелка незнакомца полностью опустела, менестрель придвинул гуся к нему и сказал:

— Что ж, угощайся незнакомец, я сегодня заработал достаточно, чтобы угощать странников. Я и сам странник, сегодня здесь, завтра там. Иногда приходится и в луже ночевать, возле запертого сарая, с подвывающим от голода животом.

— Ты верно, наёмник, и давно на мели. Да ещё и честен не в меру, хотя, непонятно почему, иначе давно бы тут не сидел, а промышлял в шайке разбойников на торговом тракте, или грабил по ночам убогие деревни, врываясь посреди ночи в дома.

— Вон у тебя какой «ключ» есть, весь в зазубринах, не иначе несколько десятков замков снёс, вместе с петлями.

Наёмник вздохнул и сказал удивительно мелодичным голосом, абсолютно не вязавшимся с его суровой внешностью.

— Меня зовут Армандо Локк, и я наёмник из жёлтого отряда.

Петлик замер, перестав жевать вкусного гуся. Капли жира покатились по его подбородку и стали капать на жилет, словно в укор раскрытому в изумлении рту.

— Так ты не врал, что был на мёртвой дороге. Я слышал, что пятнадцать отъявленных проходимцев и негодяев отправились к Мёртвой дороге, во главе с виконтом де Реком, который их же и нанял.

Наёмник, успевший проглотить кусок гуся, предложенного щедрым менестрелем, перестал жевать и, подняв голову, пристально посмотрел в глаза менестрелю.

Взгляд этих глаз надолго запомнился весельчаку и балагуру менестрелю. В них не было ничего, только глухая тоска и равнодушие ко всему, и лишь где — то в глубине стала разгораться капля жёлтого огня, которая угрожающе росла, готовясь выплеснуться жарким ярким пламенем.

— Извини, я сказал, не подумав, все считают, что туда шли совсем отчаявшиеся люди.

В ответ незнакомец устало прикрыл глаза и после минуты молчания, выпив ещё один бокал отвратительного вина, сказал.

— Ты прав, туда пошли отчаявшиеся люди, но негодяев, или проходимцев, среди них не было — и он опять замолчал, теперь уже надолго.

Как ни пытался разговорить его менестрель, всё было бесполезно: ни заказанное мясо, тушёное в глиняных горшочках, к которому незнакомец даже не притронулся, ни предложенное пиво, так и не развязали ему язык. Он все также сидел, опершись о стену корчмы, и молчал.

Разочарованно пожав плечами, Петлик снова принялся за еду, запивая ее добротным пивом, которое варили неподалёку от корчмы в ближайшем фольварке, под названием Вайс. Время было ещё не позднее, и в корчму валил народ, прибывший с дороги.