Копельвер. Часть ІІ (СИ) - Карабалаев Сергей

Солнце еще даже и не думало освещать землю своим слабым холодным светом, а Вида уже проснулся. Стараясь не будить мерно храпевших рядом друзей, он оделся, наскоро перекусил оставшимся со вчерашнего застолья холодным мясом и вышел из дома. Чепрак, спавший в сенях, радостно замахал хвостом и встал на задние лапы.

— Идем! — зевнул Вида, натягивая рукавицы. — Загостились мы.

И они вместе зашагали по дорожке. Зима только-только начала отступать, и холодный, но уже не такой стылый ветер обдувал голые деревья. Очень скоро Вида взмок от пота и стащил с головы теплую шапку.

— Уф! — выдохнул он, прислоняясь к искореженной временем осине, чтобы отдышаться. — Скоро моя свадьба. Как бы дожить бы!

Чепрак скакал рядом, преданно заглядывая молодому хозяину в глаза. Он, казалось, тоже не мог дождаться этого дня.

— А-а-а-а! — вдруг каркнул ворон, сидевший на соседней ели, так громко и неожиданно, что Вида против воли вздрогнул, а Чепрак разразился оглушительным лаем. — А-а-а-а!

Вида насторожился. Что-то непривычное было в этом карканье. Совсем не так он должен был кричать. Юноша задрал голову наверх и увидел то, от чего у него кровь застыла в жилах: птица выгибалась, словно змея, топорщила перья, вытягивала когтистые пальцы и клацала клювом.

— А-а-а-а!

— Птичья хворь! — воскликнул Вида. Словно завороженный, он смотрел на то, как корежило и ломало несчастного ворона.

— А-а-а-а! — в последний раз вскрикнула птица и замертво упала с ветки.

Чуть помедлив, Вида подошел поближе. Нужно забрать ее с собой, как просил Ванора. Чепрак перестал лаять и, покружив вокруг хозяина, скрылся за деревьями.

Едва Вида дотронулся до черных перьев лежавшей на снегу бездыханной птицы, как та вывернула голову и из последних сил ударила его клювом по толстой рукавице. Вида вскрикнул и отдернул руку. О том, чтобы мертвые вдруг оживали, он точно никогда не слыхал.

— Ну и испугался же я! — хохотнул Вида, стараясь унять колотившееся сердце. Он стащил будто ножом разрезанную рукавицу и сунул ее в карман. Надо будет отдать на штопку.

Где-то совсем рядом истошно залаял Чепрак, первее хозяина увидав то, от чего нужно было уносить ноги.

— Чепрак! — закричал Вида, сразу позабыв о вороне, но пес только сильнее залаял — уходи, хозяин, спасайся!

И Вида побежал со всех ног, но не из лесу, а вперед, к своему верному Чепраку, который даже перед смертью пытался предупредить хозяина. Он услышал, как дикий заливистый лай разом оборвался, и сердце его похолодело от ужаса.

— Чепрак! — закричал он, доставая из-за пояса нож. — Ко мне!

Словно смерч, откуда-то из лесной тьмы на него накинулся зверь. И не успел Вида понять, кто же это был, как другой — его сородич, куда как сильнее и опаснее, прыгнул ему на грудь, разорвав, будто бумагу, толстую шубу. Вида, охнув от боли, наугад ударил ножом в мягкую плоть и почувствовал, как руку его обожгла горячая волчья кровь. Значит, ранил. Но куда? Как? Волк глухо всхрапнул и с дикой злобой сомкнул свои челюсти на его плече.

***

Уульме открыл глаза. Вокруг было темно, как в нордарской темнице, но куда как холоднее. Да и воздух был не таким спертым как в глубоком подземелье — он бодрил, а не усыплял… И тут же мысль об утренней казни ожгла его память. Его помиловали? Иркуль сжалился над ним?

Уульме попытался встать и тут же рухнул на обледеневший наст. Ноги не слушались его, а руки превратились в бесполезные культяпки, которыми он даже не мог толком пошевелить. Уульме хотел закричать, но из его пасти вырвался утробный низкий вой.

В ужасе он заметался по снегу, оставляя плоские оттиски следов, и снова завыл.

Солнце только вставало, и в его слабом свете Уульме смог рассмотреть то, во что он превратился. Сухая серая шерсть покрывала то, что еще вчера было его руками — руками, которыми он оживлял стекло, большой нос чесался от непривычно острых запахов, а кожистые наросты на ладонях совсем не чувствовали колючий подмерзший снег.

“Вот ты какой, мир после смерти!” — осенило Уульме. В сказках и песнях говорилось, что по ту сторону вечного сна в золотых чертогах за богатым столом сидят почившие предки и радостно приветствуют тебя заздравными тостами, если ты жизнь прожил по чести да по совести, или гонят прочь, коли добрыми делами ты не славился, но Уульме, как ни вертел он головой, так и не увидел ничего похожего на золотые палаты и ломящиеся столы. Наоборот, все казалось ему страшно знакомым, будто он уже был здесь, да и не один раз.

— Лес! — про себя ахнул Уульме. — Низинный Край!

Так вот куда богам было угодно отправить его после смерти! Они вернули его домой!

На негнущихся лапах Уульме подошел к ближайшему дереву, поднял голову и вгляделся в недавно подновленную зарубку. Да, сомнений быть не могло — он был в Низинном Крае. Такие запретительные метки обычно ставили обходчие, защищая деревья от случайной вырубки.

— Дом! — не помня себя от счастья, Уульме царапал лапами мерзлую землю, чесался о черные шершавые стволы, полной грудью вдыхал терпкий хвойный дух леса. — Я дома!

И тут он услышал собачий лай, а следом за ним и человеческий голос.

— Чепрак! Ко мне, Чепрак! — закричал кто-то совсем рядом с ним.

Уульме навострил уши. Значит, он не один! Может, тот, кто звал собаку, получше него знает этот мир и сможет проводить его к предкам на поклон? И, Уульме, все еще не привыкнув к своему новому обличью, побежал туда, где отчаянно боролся за жизнь Вида Мелесгардов.

Вида выронил свой нож и теперь голыми руками душил дикого зверя. Второй волк, которого он сумел ранить, хоть и разомкнул челюсти, но не убежал, а хрипел где-то совсем рядом, пачкая снег красными каплями.

“Вот и конец”. — подумалось Виде. Он и сам истекал кровью, сам едва был в сознании. Никто не придет. Никто не поможет.

— Ванора! — закричал он в пустой надежде, что обходчий услышит его. — Игенау!

Он никогда не боялся смерти, но не думал, что придет она так скоро. Да и много ли чести умереть в лесу, рядом с домом, разорванным на куски одичавшими волками?

Из последних сил Вида отбивался. Ну и что, что ему не спастись — он не даст разорвать себя как тряпичную куклу. И вдруг он услышал, что помощь близка. Кто-то бежал к нему, тяжело дыша и спотыкаясь о толстые, поваленные старостью деревья.

— Я здесь! — крикнул Вида. — Здесь!

И потерял сознание.

Большой облезлый волк, явившийся из лесной темноты, остановился лишь на мгновенье. А потом кинулся на белого вожака, в страшном захвате сомкнув челюсти на его шкуре. Вожак в один миг вырвался из пасти незванца и опасно оскалился.

“Подходи же, посмей”. — говорили его глаза.

Но пришлак не отвел взгляд, и через миг они в едином порыве кинулись друг на друга. Клочья шерсти полетели в разные стороны, кровь брызнула на деревья и снег. Двое волков дрались, как в последний раз. Все ближе подбирался к горлу незванца белый вожак, все росла и множилась в нем вечная неискоренимая ненависть к тем, кто пах большим городом и людским жильем. Этот волк был не из их породы, он явился оттуда, где жили люди, он насквозь провонял чужим духом. Один лишь миг, и он убьет пришлака, а потом разделается и с человеком, который лежал в шаге от него — безоружный и беспомощный.

Вида очнулся лишь на миг, и, увидев, схватку двух волков, нашарил оброненный на снегу нож, дернулся к белому вожаку и вонзил его тому промеж лопаток. Белый захрипел и повалился на бок, вместе с Видой, который растерял последние силы в этом коротком поединке.

“Вот теперь точно конец. — подумал Вида, лежа на снегу, — Не дожил я до свадьбы!”

Белый волк придавил его так, что Вида едва мог дышать, а горячая кровь все дальше и дальше расползалась из распоротой грудины.

— Вида! — вдруг услышал он голоса из давешнего сна. — Спаси нас! Заслони от беды!

Тысячи людей с пустыми глазницами стояли перед ним на коленях, протягивая костлявые слабые руки.