Светлана Зорина - Глаза тьмы

— Это всё из-за тебя, проклятый сын леса! Зачем я только взял тебя во дворец! Никого из вас и на десять скандиев нельзя было подпускать к Эриндорну!

— Господин, я…

— Это ты забил ему голову своими дурацкими сантарийскими сказками!

— Но господин, Пресветлый сам велел мне рассказывать, — оправдывался слуга.

Разгневанный абеллург нависал над хрупким сантарийцем, словно гигантская хищная птица над маленьким полевым зверьком.

— И вот теперь эта девчонка здесь! Да, она из тех, кто добивается своего… Сразу спелась с дочерью Ильманда. Я уверен, она что-то замышляет. Зачем её только пустили на площадку!

— Но господин, по закону во время Эрнадий любая девушка имеет право выступить перед богом…

— Он всегда презирал ваше подлое племя! Кто бы мог подумать, что ему захочется видеть среди своих абельмин эту тощую чернявую дикарку из северных дебрей!

— Она аттана, господин, — в тихом голосе слуги Айнагур уловил нотку протеста. — Она аттана из очень древнего и славного рода. Она спасла Сантару от нашествия каменных демонов. Она и её зверь спасли нас всех.

— В этом столько же правды, сколько и во всех остальных ваших россказнях. Кто ему сообщил, что это и есть та самая Гинта?

— Господин… Ты же видел — Пресветлый сам подошёл к ней и спросил, как её зовут и откуда она родом. Он сам всё понял. Ведь слухи о знаменитой аттане Гинте из Ингамарны давно уже достигли Эриндорна. Говорят, она земное воплощение лунной богини Санты…

— Я не желаю слышать эта мерзкие имена! Скоро даже здесь, во дворце бога, забудут, что божественную супругу Эрина зовут Эрна…

— Не всё ли равно, как её зовут? — прозвучал сзади насмешливый юный голос. — Главное — чтобы она нравилась богу. То есть мне. Не так ли? Айнагур, в последнее время ты слишком раздражителен.

Стройный мальчик лет шестнадцати в свободном, небрежно накинутом халате остановился в двух шагах от абеллурга. Юный бог только что искупался. На гладкой обнажённой груди блестели капельки воды, влажные пряди волос прилипли к щекам, делая его продолговатое лицо ещё более узким. Огромные прозрачно-голубые глаза сияли в полумраке спальни, словно два светлых вирилла.

Айнагур судорожно сглотнул.

— Мой повелитель, я не слышал, как ты вошёл…

— Разумеется, не слышал. Ты так кричал… Ты ругаешь Сифа за то, что он исполняет мои желания? Странно… Ступай, Сиф, и ничего не бойся. Тебя никто не накажет.

— Неужели имена так много значат, Айнагур? — спросил мальчик, когда старый слуга покинул комнату.

— Имена должны отражать суть вещей. Например, нечестиво называть смертного именем бога…

— Наверное, так же нечестиво, как и называть бога именем смертного? — маленький рот искривила лёгкая усмешка. — Ты не мог бы объяснить, что означает имя Ральд? Я никогда не слышал о таком боге.

— А где ты слышал это имя? — спросил Айнагур, стараясь казаться невозмутимым.

Похоже, ему это не удалось. Мальчик смотрел испытующе и чуть насмешливо. Он был очень проницателен, этот мальчик-бог. Да и как же иначе? Ведь это был настоящий бог. Айнагур понял это сразу. Шесть лет назад… Нет, гораздо раньше. И в другой стране. В той, которой давно уже нет. Её нет, а он есть. Бог. Настоящий. Хочешь не хочешь, а приходится верить.

— Этим именем ты называл меня. В одну из тех ужасных ночей, когда меня мучил призрак. Я долго не мог уснуть, и ты сидел со мной. Я наконец уснул, потом проснулся, а ты всё ещё сидел у моего ложа. Ты не знал, что я тебя слышу. Если честно, я немного испугался. Ты был как безумец. Бормотал что-то бессвязное и всё повторял: «Ральд, Ральд…» Что это за имя?

— Оно означает «возвышенный, светлый»…

— Так звали какого-то человека?

— Нет, — глухо сказал Айнагур. — Я всегда так звал и зову только моего бога.

— Стало быть, называя меня Ральдом, ты не оскорбляешь мою божественную сущность. Прекрасно. Значит, и Гинтa не делает ничего дурного, называя меня Эрлином. Ведь это всего лишь более древняя форма моего имени. Раньше солнечного бога называли Эрлин.

— Эр-линн… — нараспев повторил мальчик. — Звучит гораздо красивее, чем Эрин. Завтра же издам указ: отныне все должны называть меня Эрлин…

— Но повелитель…

— Я так хочу. Не делай историю из каждого пустяка, Айнагур. Всего-то одна буква прибавилась. Всего один звук — [л]. Мне нравится этот звук. Он похож на воду… Ты говорил, что все эти кошары — следствие моей чрезмерной тяги к воде. Что меня преследует мой злой двойник, водяной демон, которого я когда-то победил, а он с этим так и не смирился. Я действительно боялся его. Я перестал плавать и даже кататься на паруснике, а кошмары продолжались. Пока здесь не появилась Гинта. Теперь я могу сколько угодно плескаться в воде, и никакой водяной демон меня не тревожит. Как видишь, он тут ни при чём.

— Да, Пресветлый, на этот раз я ошибся. Я очень рад, что ты снова здоров.

— А я рад, что снова могу устраивать бои на воде. Но ты не во всём ошибся, Айнагур. Гинта считает, что мой злой двойник действительно существует, и я ещё не победил его. Она говорит, что дело не в водяном демоне, а во мне самом. И ещё… Она постоянно твердит, что я должен многое вспомнить. Странно… Это имя… Эрлин. Оно не просто мне нравится. Мне кажется, меня уже так называли. Не Эрин, а именно Эрлин. Давно… А может, не так давно? Как будто в другой жизни…

— Повелитель, ты прожил множество жизней, и кое-что из них тебе время от времени вспоминается.

— Но почему я не помню всего?

— Это невозможно.

— Даже для бога?

— Да.

— Откуда ты это знаешь? Откуда тебе известны пределы возможного для меня, если из нас двоих бог — я?

— Ты бог, а я вечный слуга бога, который из цикла в цикл видит его пробуждение, временную смерть и вновь пробуждение…

— А почему я должен умирать?

— Чтобы снова родиться отроком и достигнуть цветущей юности…

— И опять умереть в двадцать два года? Почему именно в двадцать два? А если я хочу пожить вот в этой, нынешней, жизни, скажем, до тридцати…

— Но твой небесный двойник тоже умирает в конце каждого цикла, а весной появляется юным и обновлённым. Ваша связь неразрывна. У каждого своя судьба. Даже у бога.

— А если я хочу изменить свою судьбу?

— Боюсь, что это невозможно. Ведь тогда нарушится весь земной и небесный порядок, и наш мир погибнет. Ты огорчён, мой повелитель? Но почему? У тебя самая счастливая судьба. Ты обречён на вечную юность, а люди обречены на старость и смерть без всякой надежды на воскрешение.