Kagami - Дети Зазеркалья

Смотрительница Маргарита, Серебряная леди.

Святая земля не свята ни в пиру, ни в бою,

На ней не найти ни Эдема, ни даже Сезама,

Олег медведев "Маленький принц"

Самое лучшее, чему я научилась за последние двадцать с лишним лет — это не вкладывать магию в свои рисунки. Это такое счастье! Я могу просто рисовать, не задумываясь о последствиях, не боясь магически увековечить тех или то, что увековечивать совсем не хочется. И теперь в моем письменном столе пылится не меньше бумаги, чем некогда пылилось в другом похожем столе, в другом мире. Я — скупой рыцарь собственного вдохновения. Рисовать — это все, что мне остается теперь, когда жизнь, кажется, застыла в печальном ожидании неизвестно чего.

Иногда мне хочется заорать так, чтобы было слышно в самых дальних закоулках мироздания: "А что же дальше?", но я знаю, что не получу ответа. Даже мой дом отмалчивается всякий раз, когда я задумываюсь о будущем. Вот именно, что отмалчивается. Хоть бы поругалась со мной, что ли! Так нет! У нас с Библиотекой полная гармония. Я получаю от нее все, что только могу пожелать, а ее собственные требования ко мне настолько непритязательны, что просто стыдно их не выполнить. Но стоит мне спросить у нее о неопределенном и туманном "завтра", и как долго будет продолжаться это монотонное прозябание, она исчезает их моих мыслей. Я психую, хлопаю дверями, ухожу. Бросаю ее иногда на день, иногда на месяц, но всегда возвращаюсь. Не могу не вернуться. Совесть паразитом-древоточцем рано или поздно начинает скрестись в сознании. Я чувствую на себе грустный взгляд Риоха, осуждающий — Джесси, обиженный — Шеты и Ахрукмы. Эти взгляды преследуют меня везде. И на просторах Мешфена, и в уюте Самого Большого Дома, и под полными тайн сводами Подгорья, и в пляске пламени Огненных Гротов, и в подводных чертогах Самоны, и даже в гармонии древесных дворцов Сентанена. Они тянут меня обратно, в то время как сама Библиотека посмеивается надо мной, как над шаловливым ребенком, который нагуляется и все равно придет домой. И тогда, где бы ни была, я наскоро прощаюсь с гостеприимными хозяевами и открываю портал в свои апартаменты.

В свои. Может, в этом все дело. Они теперь только мои и возвращаться сюда всегда больно. Года четыре назад, застав меня в период очередной депрессии — до сих пор подозреваю, что Джесси специально затребовала их в такой момент, чтобы заручиться поддержкой, — мои друзья перевернули здесь все вверх дном. Магия хобгоблина полностью изменила интерьеры комнат, амулеты из зиральфира создали в каждой из них свою атмосферу, а музыка ветра наигрывает теперь странные потусторонние мелодии перезвоном волшебных жемчужин. Только Алена не приняла участия в общей дизайнерской вакханалии. Найдя меня на лугу, где я, глотая злые слезы, мысленно насылала на подруг все кары небесные, она молча посидела рядом со мной некоторое время, а потом, когда я уже готова была обрушить на ее голову свое негодование, вдруг сказала.

— Я смотрю на тебя, Марта, и мне страшно.

Слова застряли у меня в горле. Страшно? Алене? Ей-то чего бояться? Грэма она не потеряет никогда. Он молод и силен, и моя защита хранит его от случайной смерти, а с бешенством — самым опасным и смертельным недугом оборотней — Алена научилась справляться.

— Да, страшно, — словно прочитав мои мысли, повторила она и посмотрела мне в глаза. — Я теперь понимаю, почему здесь так негативно относятся к межрасовым связям. Это слишком больно, Марта. Любить человека, которому отпущен такой короткий срок, и потерять его. Я не представляю, как я выдержу.

Мне стало стыдно. Я любила Гектора до безумия, у меня не было более близкого существа в этом мире. Рядом с ним каждый день жизни наполнялся особым смыслом и радостью. И я не променяла бы пятнадцать лет этого счастья, пусть и такого короткого, ни на что. Но в глубине души я прекрасно сознавала, что моя жизнь только начинается, что все еще будет. И не важно, что пройдет много лет, прежде чем притупится боль и душа наполнится новым ожиданием. У меня были эти годы. Да, я никогда не забуду Гектора, так же как никогда не забуду моего первого мужа, хорошего человека и отца моей дочери. И дело не только в странном свойстве эльфийской памяти помнить все ощущения и чувства. Никто из нас не забудет Гектора. И Рената, и Алена, и Уме, и Марк, будут всегда вспоминать того, кто первым встретил их в этом мире. И даже Библиотека навеки сохранит неясное ощущение присутствия своего первого друга. Мне было плохо без него, но я точно знала, что когда-нибудь это чувство пройдет, и останется только свет, который он дарил каждому из нас.

Но Алене предстояло потерять не любимого мужчину, а дочь. И хотя у них с Грэмом было много других детей-оборотней, рожденных уже здесь, и даже внуки и правнуки от них, первая, появившаяся на свет еще там, в нашем родном мире, все равно оставалась самой дорогой. Наверное, родителям всегда свойственно больше всего беспокоиться о неблагополучном ребенке. К сожалению, если для меня еще оставалась надежда, что рано или поздно откроется портал, и Аня и внуки придут в этот волшебный мир, чтобы получить свое эльфийское бессмертие, то для рожденной человеком Александры этой надежды не было.

— Меня поражает, что Уме смирилась, — вздохнула Алена.

— Она смирилась еще раньше, когда согласилась отдать сына мачехе, еще до его рождения, — я положила голову ей на плечо. — Я скучаю по нему.

— Мы все по нему скучаем, Марта, ты же знаешь. Но я знаю, что тебе больнее всех, — Алена поняла, что я говорю о Гекторе. — Но… прости, что я это говорю, старики уходят, а молодые остаются. Это логика жизни. А Сашка…

— Ты винишь меня? — спросила я.

— Да. И тебя, и себя, и Ренату, и Грэма, и всю эту сволочную жизнь. Но больше всего, конечно, себя и Грэма. Из всех возможных ошибок мы допустили самую непоправимую.

— Рождение ребенка не может быть ошибкой.

— Я знаю. И стараюсь утешить себя тем, что тому миру Сашка была зачем-то нужна.

— Твои родители не остались одни.

— Не пытайся меня утешить, а? Я даже не знаю, остались они вообще или нет.

В тот день, когда Алена получила диплом, и они с Грэмом вернулись, чтобы уже навсегда остаться в волшебном мире, закрылся проход в клинику. Это было логично. Наш мир получил целительницу, и это ограниченное пространство стало ненужным. Вот только никому из нас эта логика до того в голову не приходила, поэтому потеря связи с техногенным миром стала ударом ниже пояса для всех. На протяжении нескольких лет я старательно налаживала контакт с каждым из иномирских работников других ограниченных пространств, но стоило отправить хотя бы одно письмо Велу или кому-то еще из наших близких, проход в это пространство закрывался. Наконец, Гектору и обстоятельствам удалось убедить меня, что обратной связи не будет, и я бросила это неблагодарное занятие. Библиотека же искренне мне сочувствовала, но не собиралась идти на встречу в этом вопросе. Оставалось надеяться, что в последних посланиях я достаточно внятно объяснила Велкалиону ситуацию, и ему не будет казаться, что мы его там бросили и забыли. Я чувствовала себя виноватой пред этим милым не от мира сего ушастиком, который пошел на такую жертву ради меня. Но при Гекторе я старалась этого не показывать. Как это ни чудно, но он ревновал меня к этому смешному эльфу. Ни к кому другому, только к нему. Меня это страшно трогало, но и расстраивать его лишний раз не хотелось. Пожалуй, именно это стало главной причиной того, что я оставила свои попытки связаться с родным миром. Я знала, что друзья, которые не меньше меня были убиты потерей связи, не винят меня в этой слабости, и все же какое-то время мне было стыдно смотреть им в глаза.