Андрей Некин - Кукловод

Гладиатор плотнее закутался в звериную шкуру. Поднес руки ко рту, согревая их дыханием. Раздраженно сплюнул — ленивые кочегары… холодно же, мать вашу… Далеко вверху барабанил утихающий ночной дождь. Творец — большой, злой и мрачный — плакал скудной слезой. Хотя в месте подобном этому скорее представлялось другое. Творец приспустил штаны и надменно мочился. Издевается, мать его… Под шрамом на черепе болезненно зудело. Чертовски хотелось кого-нибудь убить. Гладиатор дернулся за многоножкой, но та ускочила в щель. Дрянь хитрозадая… И тут не повезло. А перекусить не помешало бы. В камере — мокро и сумрачно, как во внутренностях какой-нибудь затонувшей подлодки. Ржавыми петлями скрипят порывы подземного ветра, стекают потоки вод по извилистым сливам, а по фарватеру гулко шумит гребной винт.

— Слышишь? Орлукс кричит как баба… — равнодушно произнес гладиатор. Смерть была ему привычна. И, как это часто случается с привычными понятиями, всякие эпитеты смерть потеряла. Его друг Орлукс мог присесть на стул, придремать или помереть — интонация гладиатора не поменялась бы. Решетчатая стена камеры взгляду не препятствовала. Но собеседник сидел в темном углу, и поэтому ни лица, ни фигуры толком не рассмотришь. По полу раскинулась зеленая плесенная борода и множество трещин, в чьих таинственных глубинах и скрылась напуганная звуками многоножка. Да и не звуки это вовсе. А целый грохот. Наверху шагали сотни прибывающих театральных зрителей, так что здесь, внизу, лязгали железные перекрытия и тряслись стены. Сквозь решетчатый потолок и снующие тени то и дело проникал случайный луч. Свет скользил неровными струями, вычерчивая полотна невесомой пыли.

— Скоро помрет… точно тебе говорю, — подтвердил гладиатор, потирая ободраную правую руку. Этой рукой гладиатор Сириус только что избивал стену, высекая каменное крошево. «Ар-р!» — я самый большой кусок жизни в этих подземельях! «Ар-р!» — всех переживу, а тебя, безмозглый камень, и подавно!

— Слышишь — затих? Карачун ему… точно… Подох ты приятель. А все потому, Орлукс, что ноги у тебя слабые были — вот и подвели… А щит вроде ничего. Мой будет, — добавил он, будто разговаривал сам с собой. Да так по большому счету и было. Собеседник ему не отвечал. Освещение прибавило в яркости, и второй гладиатор наконец-то стал различим. Он недовольно поморщился, когда солнечные блики упали на лицо, скрытое за побуревшей от крови перевязью. Бинты торчали во все стороны, оставляя на нем две тонкие щелки. Ясно виднелся лишь кусок разбитой губы да скошенный набок глаз, лениво разглядывающий стакан с протухшей водой. Второй гладиатор тоже вел свой монолог. «Ну?» — приоткрылся рот в ожидании. Тело наклонилось в сторону, грозя брякнуться с перевернутого ведра, служившего здесь и стулом, и столом, и ночной вазой. «Может мне сплясать перед тобой?» — задумчиво забормотал он — «Или ты станцуй что ли». «Ну?». Стакан продолжал молчаливо упрямиться. «Как хочешь» — пожал второй гладиатор плечами — «дело твое». Тощеватая рука неожиданно выглянула из-под полов оборванного плаща, отправляя стакан и его содержимое ко рту. Глаз наполнился безмерной печалью — теперь и поговорить не с кем…

— Эй, Рю? Возьмешь штаны Орлукса? Рю в чужих штанах не нуждался. Он, как и большинство безумцев, одежде уделял малое внимание. Плащ его был перешит и собран из разной одежды, как химера из кусков живой плоти. Отвратительный, шутовской наряд — где кусок грязной парусины, где полоса дубленой кожи, а где и кусок нижней женской юбки. Вещи, что так или иначе попадали сюда из какого-то другого мира. Верхнего мира. Впрочем, даже при подобном жалком облике, Рю сидел столь самоуверенно, словно являлся властелином всего Тулурка и провинций в придачу.

— Сириус, готовься. Пойдешь после чемпиона! — ухнул голос стражника с верхнего уровня. Самого чемпиона стражник предупреждать не собирался, ибо безумный Рю вообще слабо воспринимал слова. И тем более их смысл. Но тут ничего удивительного — столько лет в «Яме». Кто знает, быть может, он здесь родился и вырос… А что тут может вырасти кроме неразумной живучей плесени? Сириус мрачно поежился. Чемпион Рю — безумная скотина без чувств, голоса и страха. Люди особо ценили наблюдать, как он убивает именитых воинов других рас — как он встает по центру арены с блаженной улыбкой идиота, как опускает руки, приглашая нанести первый удар, и как надменно обрывает поединок за один-два неуловимых взмаха копья. А публика улюлюкает, видя в этом действии человеческое превосходство. И пусть обманываются сколько угодно, Сириус знал: Рю — не человек. Боль под шрамом усилилась — кого-то ожидает медленная и мучительная смерть. Сириус бережно вдохнул дым курительной палочки.

Скучающе оглянулся кругом, реагируя на едва ощутимую вибрацию отопительной конструкции. Под городом ленно устроился трубопровод. Очень скоро он понесет раскаленный пар по системе подземных переходов. Трубопровод берет свое начало выше. Там, далеко вверху.

Там, где даже солнце — лишь тлеющая в космической тьме сигара создателя…

Котельная — старинная круглая башня три этажа высотой.

Представляет собой завод по производству тепла. Знатный филиал преисподней… Обширная громадина скрыта домами. Гениальное строение зодчества выглядит как бывший каземат, обсерватория, пыточная и дозорная башня одновременно. Внутри несколько людей и гномов, что вечно жалуются на вонь. Это крысы забираются за батареи, а там их тела умирают от стоградусной температуры. Засохшие куски плоти воняют до самой весны, пока батареи не отключат. Иначе — достать их невозможно. Старинный металлолом по полу, перегородки, куски свинца. Все это мешает пробраться к круговой лестнице, а там наверху — внутренности железного зверя. Сортир с пожелтевшими санузлами и утопленная в пол ванна в центре одной из комнат. Говорят, здесь ранее варили ртуть и даже бросали преступников в печь (для отопления). Вдохни — и почуешь дух нового времени. Дух механического города… Но не только наверху, но и сюда за трубы заползают крысы, укрываясь от стужи северных ветров. Утром, когда кочегары смачно ругают творца по матушке, зябко потирают руки и спешно закидывают в печи лопаты топлива, именно тогда: пар с новой силой стремится в стальные трубы и настигает всю эту мелкую живность. Сталь особенная. Только гномы могут сработать подобный металл. Сталь нагревается слишком быстро, но хранит тепло очень долго, нарушая тем самым всякие физические законы. А крысиные тушки, убитые инженерною мыслью человека и гнома, что высушенные чучела лежат за трубами до весны, пока талый снег и бесконечные дожди не проникнут сюда и не унесут всю эту грязь до прихода осени. Или (что происходит чаще) пока гладиаторы театра не вытащат их палкой с раскаленного железа, нахваливая подарок неба — великолепное сушеное мясо. Здесь в «Яме» даже люди не так брезгливы. Что уж говорить о представителях низших рас. Все они как будто осознали действительную мудрость театра: Ешь, дыши… снова ешь… снова дыши… и постарайся не прекращать эти процессы… Котельная уже скрипит паром, раздувает меха и краснеет медными боками, неспешно приводя великие силы в действие. Была осень. И первые холода пришли в город. Значит — настало судьбоносное время грызунов. И это наполняло странным чувством удовлетворения.