Голый край (СИ) - Пешкин Антон

Каждая частичка моего естества наполнялась энергией. В какой-то момент я сам стал одним большим средоточием всего, что представляет из себя человек. Нет уж, старуха с косой, никаких больше депрессивных мыслей. Я есть энергия! Я — чистый заряд, батарейка, атомная электростанция в оболочке человека!

И я вырвусь! Вырвусь, потому что впервые за бесконечное количество времени впереди меня ждет только хорошее! Свет, тот самый пресловутый свет в конце тоннеля!

Впервые увидел его. Ослепляющий, божественный свет. Казалось, весь я был создан лишь для одной цели — дотянуться до него! Стены моей тюрьмы больше не могут сдержать меня!

Через секунду полностью ослеп. Но не темнота заполоняла мой взор, отнюдь. Свет, бесконечный свет, от которого мне было безумно больно. Постепенно он рассеялся, и увидел сильные руки и лицо человека. Светловолосого, голубоглазого и бородатого. Господь, я пришел!

— Деттэ’рен йанта! — раздался его голос. Грубый, хриплый, совсем не такой, как мне представлялось.

Сильные руки повернули меня куда-то в сторону, и я увидел лежащую на столе обнаженную женщину.

Ответы на все незаданные вопросы пришли незамедлительно.

Я, блять, родился.

Громкий крик новорожденного, в ужасе осознавшего свое положение, заполнил комнату, полную людей. Я стал брыкаться, пинаться, сам не зная почему. Мне было страшно. Страшно проходить через все это снова. Страшно снова быть живым. Там, в утробе я уже сотню раз смирился со своим положением, и несмотря на то, что перед самым моментом рождения мне казалось, что я полон сил, сейчас эти силы уходили лишь на одно — изо всех сил сопротивляться акушеру, который достал меня из моей уютной тьмы в этот осточертевший мир.

— Хо-хо! Раск йанте! — засмеялся в ответ на мои потуги его ударить акушер. — Хёльд депент.

Он аккуратно передал брыкающегося меня на руки моей матери. Вскоре я все еще мутными глазами разглядел ее лицо — она была молода, едва ли старше меня, когда я умер. У мамы были светлые волосы и голубые глаза, как и у мужчины, склонившегося надо мной вместе с ней. Видимо, это папа.

Привет, родители. Сказал бы чего, но выходит только кричать, потому что легкие, кажется, сейчас разорвутся от поступающего в них кислорода. Грудная клетка сжимается и расширяется, как меха гармошки, и каждый вдох дается мне с трудом.

— Хьюн арь ваккарь… — с щенячьим взглядом пролепетал мой папаша.

Никто, казалось, не замечал, что мне тут дышать тяжело. Хотя оно и к лучшему — наконец-таки, я заткнулся, потому что кричать было еще больнее.

— Ва каллер дю хенна? — раздался голос акушера где-то недалеко.

На каком они языке вообще разговаривают? Я родился явно не в России, но, может, оно и к лучшему? В конце концов, если это Европа, что можно предположить по цвету волос и глаз местных, то меня ждет довольно высокий уровень жизни. В школах, правда, гендерную теорию активно преподают, но это можно и потерпеть.

— Майя. — тихо ответила мама, с улыбкой глядя на меня.

Стоп-стоп-стоп. Давайте разложим все по полочкам, по порядку. Я думаю, что тут не нужно быть гением, чтобы понять, что после родов делают две вещи: ребенку дают имя и еще неделю бухают. Алкоголя я здесь не вижу, да и договориться о посиделках можно и потом, а значит…

В смысле, блять, Майя?

Мои мысли прервал громкий ор людей, столпившихся вокруг. Кто-то поднимал в воздух кулаки, кто-то выкрикивал мое новое имя, но результат один — от всех этих безумных оров у меня дико болели уши.

“Да заткнитесь вы, дикари!” — попытался сказать я, но вместо этого громко заплакал, добавляя в общую какофонию из множества голосов еще один.

Не помню ничего — ни больницу, в которой родился, ни дорогу домой. Наверное, я все-таки уснул, все же я тут титанический труд проделал.

Твою ж мать, я вылез из женщины. Меня вытянули из ее… неважно.

С трудом разлепил глаза. Вокруг был полумрак, и на секунду я подумал, что снова умер, и теперь все начинать по новой, но нет: в комнате, где я лежал, и вправду было темновато.

С трудом повернув голову набок, я смог разглядеть ее. Честно говоря, на евроремонт совсем не похоже — темное, грязное помещение, которое с трудом можно назвать нормальным домом. Тут скорее хлев какой или вроде того.

Из мебели — стол, три массивных деревянных стула и печь в углу. Может, было еще что-то, но свечки, являющейся единственным источником света в комнате, было недостаточно, чтобы это разглядеть.

Попробовал подвигать челюстью. Получалось с трудом — явно мышцы еще не разработались. То же и с губами. Говорить не получится, но я могу хотя бы попробовать.

Напрягая горло, я издал какой-то звук. Если все младенцы — это переродившиеся люди, то мне их жаль, потому что состояние — ужасное. Все, что я могу, так это с трудом поворачивать голову и издавать абсолютно неконтролируемые звуки своим странно ощущающимся ртом.

Но в конце концов меня услышали. Послышались шаги, и вскоре в комнате появилась моя мать, та самая женщина со светлыми волосами. Как-то трудно воспринимать ее как маму, учитывая тот факт, что у меня всю жизнь мать была другая. Да и светлых волос у нее никогда не было — маман моя была брюнеткой. В общем, женщина эта не вызывает у меня каких-то особо интересных чувств. Возможно, пока что.

— Хья ер? — ласково пропела она, подходя к тому месту, где лежал я.

Через секунду я оказался у нее на руках. Она ласково смотрела на меня, а я все не мог перестать поражаться тому, как быстро она отошла от родов. Да, разумеется, под глазами у нее были огромные синяки, да и в целом видок был потрепанный, однако эта женщина нашла в себе силы прийти и успокоить меня, хотя я даже не плакал.

— Мама, — используя все свои текущие возможности проговорил я.

Язык и губы слушались с большой натяжкой, однако эффект должный я произвести смог. Глаза женщины округлились, а ее выражение лица выдавало в ней крайнюю степень удивления. Возможно, даже легкого шока. Еще бы, какой младенец начнет говорить буквально спустя несколько часов после рождения?

— Хья са ду? — тихо сказала она. Хоть я и не знал этого языка, но значение слов понял.

— Мама! — громче сказал я и сжал кулаки. Тело было настолько слабым, что это было все, что я мог сделать.

— Эльскеда! — повернув голову куда-то в сторону двери, прикрикнула она, и почти сразу же ввалился слегка пьяный отец.

— Хья эр? — спросил он.

— Даттерь! Майя..!

Отец взволнованно посмотрел на меня. Я посмотрел на него, прямо в глаза.

— Папа. — с максимально серьезным видом сказал я и, абсолютно не контролируя свои внутренности, сблевал на пол.

Отец громко рассмеялся.

Тяжело, однако, быть младенцем. Да, о тебе пекутся до невозможности, но это и раздражает больше всего. К примеру, я сплю практически все время, и только изредка просыпаюсь оттого, что дико ноет в животе. Ну, тут схема отработанная.

— Ма-ма-а-а! — громко закричал я.

Это не был плач, а именно крик, без слез. В конце концов, я же только снаружи младенец, а внутри — очень даже взрослый и адекватный человек. Хотя и было видно, что моя мать была обеспокоена тем, что я совсем не плачу.

Спустя буквально пару секунд на мой крик прибежала мама. Все еще не знаю, как ее зовут — их речь не разобрать, — но это и неважно, во всяком случае, пока.

Первый раз мне было дико стыдно, однако вскоре я смирился со своей участью. С какой же?

— Хишь, хишь… — успокаивающе прошептала мама, беря меня на руки и обнажая свою грудь.

А чего я еще мог ожидать, в конце концов? Я ребенок. Совсем маленький ребенок. И чтобы не умереть с голоду, мне нужно просить титьку.

Не очень хочется описывать сам процесс, да и я бы просто не смог этого сделать. В моменты кормления мозг, кажется, будто бы отключается, и дальше работают уже одни рефлексы. К тому же мама очень красиво поет. Не разбираю ни слова, но от ее голоса становится очень тепло где-то в груди, и я быстро забываю обо всем на свете.