Константин Бояндин - Ступени из пепла

Можно выйти из парка через Приветственные, северные ворота. Но там отбою не будет от горожан. Они не станут подходить близко, и уж тем более заговаривать — если Утренняя Звезда нахмурится, глядя тебе в глаза, до рассвета можешь и не дожить.

Такое, говорят, уже было. Не с ней, не с Майтенаринн.

Нет, не хочу. Могу пойти на восток — вызвать машину и добродушный седой Ройен, по совместительству дворецкий Северного дома, её жилища, отвезёт домой. По пути остановит, где его попросят — у озера, например, или у обрыва, за которым заканчивается город, а лес колючими волнами убегает до самого горизонта.

Нет, не хочу. Ройен — один из немногих, с кем интересно быть поблизости (на расстоянии, определённом традициями), но он непременно спросит, что стряслось. А я отвечу. А по возвращении домой дворецкому устроят допрос с пристрастием.

Майтенаринн постояла, глядя, как внизу, на лужайке, играют дети, улыбнулась, уже вполне искренне, помахала им рукой. Один из мальчиков помахал ей в ответ.

Краткий гул донёсся из-за стены деревьев и угас. И вновь дневной шум леса заполнил окружающее пространство. Точно. Девушка поправила безукоризненно сидевшие перчатки и двинулась на запад, к дороге. Вовремя прошёл этот поезд. Там, у Линии Семнадцать (прежде — Глухой Тракт), есть автобусная остановка. Вот так я домой и попаду. Пусть тётушка ворчит, что не пристало девице благородного происхождения ездить общественным транспортом — а я хочу!

Автобус возник бесшумно, притормозив шагах в пяти. Майтенаринн знала — водитель ждёт знака. Либо она отпустит машину (захотелось ей, в мантии и нарядных сапожках, прогуляться по чаще на той стороне дороги), либо пассажирам выпало везение — пока кто-нибудь из семьи Тонгвер едет вместе с ними, платить никому не придётся. В качестве некоторого неудобства, правда, придётся стерпеть, что автобус вначале отвезёт Майтенаринн, куда ей нужно.

Лет пятнадцать назад маленькая ещё Светлая забавлялась, заставляя водителя ездить кругами — так много интересного вокруг! Подолгу стояла у окна, глядя на радугу, на зыбкие стелющиеся тучи, на низкие горные цепи на дальнем западе… Пока однажды тётушка не сделала ей очень серьёзного внушения. Очень, очень серьёзного.

Майтенаринн вошла и сразу же свернула к лестнице на верхнюю площадку — чтобы ненароком не встретиться ни с кем взглядом.

Поднялась, бесшумно ступая змеиными подошвами.

Она знала, что, как только сядет, автобус тронется.

Водитель ждал.

Майтенаринн закусила губу, всё ещё удерживая на лице улыбку. Ей было больно, как никогда. Но тёмная волна схлынула.

Водитель ждал.

Опомнившись, Майтенаринн села, выбрав одно из мест позади. Никто из пассажиров не станет оглядываться, никто не обратит внимания, словно она невидима.

Водитель всё ещё ждал. Майтенаринн хотела было привстать и дать знак — поехали — как двери тихонько скрипнули, закрываясь. Тихонько заурчал двигатель, и автобус двинулся. И тут она заметила дядю.

Я едва не закричала «Дядя! Дядя Хельт!» Разумеется, я этого делать не стала. Земля не разверзнется, и люди не попадают замертво — что бы ни говорилось в легендах. Но дядя… он и раньше, когда я была совсем маленькой, не отличался здоровым сердцем. Нет уж. Раз он отважился приехать, не стану его пугать. На него вся надежда. Всем прочим я не нужна.

Он мало изменился — мятый-перемятый мундир смотрителя маяка, едва ощутимый запах дешёвого вина на травах, которым он «лечит сердце». Самый неудачливый представитель Тонгвер, к тому же живущий в другой стране.

Самый лучший человек — вырастивший, воспитывавший меня до «первой луны» — восьми лет, необычайно ранней была та «луна». Мне не позволят долго говорить с ним дома — ну ещё бы, как можно! Но я остановлю автобус за следующим поворотом. Дядя выйдет купить себе «лекарства» — и мы с ним славно прогуляемся.

Должно быть, я замечталась. Мечтала, как дядя подхватит меня (плевать на приличия), прижмёт к себе, царапая невероятно жёсткими кончиками усов. И мы будем говорить, говорить… Фуражку он снял, и было видно, как скверно время обошлось с его волосами — почти все снежно-белые.

Я заметила, что автобус ползёт еле-еле. Что такое? Олени вышли на дорогу? Двигатель неисправен? В ушах звенело, словно давление резко изменилось. Я даже сглотнула, но не помогло.

И увидела это. Призрака. Он втекал на вторую площадку медленно, сквозь металл и окна, но огибая людей.

Всё замерло. Автобус движется с проворностью улитки. Люди застыли, стали пугающе неподвижны. Я — могу шевелиться, но словно во сне.

Призрак миновал первого человека в правом ряду. Показалось, что он — она, оно? — взмахнул руками. Переместился, едва удостоив вниманием следующего.

Увидел меня. Почувствовал, почуял… не знаю. Мне стало дурно. Внутри всё похолодело, густой низкий звон заполнил уши, слабость смяла и высушила мышцы. Помогите, попыталась я позвать на помощь — ни звука не слетело с губ.

Страшно. Очень страшно. Дядя, позвала я…

Призрак сдвинулся, будто услышал мой призыв. Обернулся — я ощущала, как перемещается его внимание. Направился к дяде. Поднял над прозрачной головой своей прозрачные же руки. Я осознала, что призрак сейчас ударит…

И меня сорвало с места. Слабость и дурнота прошли. Я ринулась на призрака, готового сделать что-то… не знаю, что.

Я словно впрыгнула в чан с клеем. Стало тяжело двигаться. Туманные волны шли вокруг меня, а я ожесточённо продиралась сквозь них, рвала движениями рук, старалась не позволить скрюченным бесплотным когтям опуститься…

— Убирайся! — попыталась крикнуть я. Вместо крика — слабый шёпот.

Призрак отпрянул. Я чувствовала, как дрогнула его решимость, как он отступает — не знаю уж, отчего.

Я торжествующе посмотрела в клубящийся овал, заменяющий призраку лицо. Не помню, что было в следующие несколько секунд. Когда пришла в себя, обнаружила, что стою у лестницы; что-то тёплое стекает за шиворот. А впереди ветер раскачивал ветви деревьев… те махали… махали дружелюбно могучими зелёными руками… Махали всё сильнее.

— Стойте! — крикнула я, и на этот раз получился крик. Все вокруг вздрогнули, приходя в себя. — Стойте! Остановите машину!

Потом уходящая вперёд и вверх дорога встала на дыбы, и меня больно стукнуло поручнем в лицо.

— Жива?

Дядя Хельт? Где это я? Запахи чужие — не дома. В смеси запахов читались испуг, изумление, восхищение. Голоса, лязг, писк переговорных устройств.

— Да, — удалось произнести мне. Глаза видели плохо, но зрение постепенно возвращалось. Когда оно вернулось полностью, я увидела, что сижу в кресле, сжимая в руках свою окровавленную шапочку, а передо мной — шестеро людей. Пятеро мужчин и одна женщина. Все стоят, прикрыв глаза «крышечкой» из сомкнутых ладоней.