Пути и перепутья (СИ) - Коллектив авторов

Он нахмурился, и его глаза стали почти чёрными.

— Я его вызову — вот что я сделаю!

— Нет! — не выдержал Дарий, поднимаясь.

Байрон посмотрел на друга умоляюще. И пожаловался:

— Как ты не понимаешь: меня с души воротит, когда я его вижу. Немотивированная антипатия, против неё я бессилен, и…

Дарий не дал ему договорить, резко оборвав:

— Ты можешь сколько угодно бранить Маклауда, находя в нём качества, которые, возможно, в нём действительно имеются и которыми не стоит гордиться. Но ты не замечаешь одного. Одного очень важного качества Дункана, оно есть у него и есть у тебя. Не хочешь замечать.

— Какого качества? — попытался уточнить обескураженный поэт: Дарий, утративший своё обычное хладнокровие, стал для него настоящим откровением, причём не самым приятным.

— А я тебе не скажу, найти ответ сам, — бросил Дарий, возвращаясь за стол.

— Играющий чужими жизнями психопат и наркоман. Извращенец, которого давно пора посадить на цепь.

— Слишком много грубых и неуместных метафор, Дункан. Забыл? Ты повстречал его в моей ризнице. Моей, слышишь? — попытался смягчить сказанное священник, особо выделив отдельные слова.

— Я решил, что он тебя убил, — мрачно заявил Маклауд, не особо прислушиваясь даже к словам, не то что к интонации.

Неожиданное признание заставило Дария рассмеяться, хотя и не очень весело.

— Убил меня в церкви? Как ты это себе представляешь?

— Он — сосредоточие всех мыслимых пороков, от него всякое можно ожидать.

— Как и от любого из нас, — тут же возразил священник.

— Мне не потребовалось второго взгляда на Байрона, чтобы составить о нём мнение, — Маклауд стоял на своём, и сдвинуть его с постамента упрямства не представлялось возможным.

— И ему тоже, — вздохнул Дарий. — К сожалению.

Он ещё раз внимательно посмотрел на друга: Маклауд сидел, нахмурив брови.

— В следующий раз пусть пеняет на себя, — сообщил о своих ближайших намерениях Маклауд и снова надолго замолчал.

— Дункан, — обратился к нему Дарий, но тот его не услышал. — Дункан, — терпеливо повторил священник, — спорить с тобой бесполезно, согласен, вы — антиподы. Но у вас всё же есть кое-что общее, и я буду молиться, чтобы вы оба его увидели.

— Отличная погодка, чтобы умереть, ты не находишь?

Байрон ковырнул тростью дёрн.

Ещё раз.

И ещё.

— Да, вполне, — выдавил из себя Дункан Маклауд.

— И один из нас сегодня умрёт, — медленно проговорил поэт, с деланным безразличием глядя куда-то в сторону и продолжая уничтожать ни в чём не повинный газон.

— Останется только один, — выдал Дункан привычное заклинание, которое прозвучало в это утро на редкость безжизненно — уж точно без обычного воодушевления и огня. Как-то уныло.

Чтобы избавиться от накатывающих волнами смутных сомнений, Горец достал из-под полы плаща катану.

— Хватит болтать. Начнём.

— Ты куда-то спешишь? — поднял брови Байрон.

— Давай быстрее покончим с этим, — то ли приказал, то ли попросил Маклауд, с каждой секундой теряя уверенность в правильности происходящего.

— «Быстрее», — протянул поэт, — ясно, ты спешишь.

— Надеюсь, ты захватил свой меч.

— Не волнуйся, мой меч всегда при мне. Острый, опасный, такой же, как у всех, — заверил соперника Байрон.

Однако он не удосужился начать поединок незамедлительно, как от него требовали. На что получил последнее предупреждение:

— Если ты думаешь, что я буду ждать вечность, то ты ошибаешься, — зло обронил Маклауд.

— Пусть вечность сама подождёт, — парировал поэт, внутренне на что-то решаясь. Он резко вскинул голову и посмотрел сопернику прямо в глаза.

— Дункан Маклауд, мы начнём поединок сразу же, как только ты назовёшь то, что нас связывает и роднит. Дай имя тому, что есть у меня и у тебя, и я буду в полном твоём распоряжении. Я несколько дней бился над разгадкой этой великой тайны, но так и не смог её постичь. Не преуспел, понимаешь ли.

В порыве нахлынувших чувств, Байрон вонзил трость в землю.

— Говорят, ты искусный боец, и твоя победа может грозить мне вечностью терзаний в поисках ответа на этот вопрос. А я там, — он указал пальцем в небо, — терзаться не хочу. Дарий уверял, что ты умён, так блесни умом. Удиви меня.

— Ты тянешь время, — Дункан больше не сомневался, в трусости визави так точно.

— Да думай, как знаешь, — огрызнулся Байрон. — Хорошо, начну я с самого очевидного: мы оба шотландцы, но что с того? Несомненно, я не в таком восторге от родины, как ты, поэтому дело не в происхождении, всё не то.

— Разгадка не спасёт тебя от смерти.

— Да плевать я хотел на смерть! — выкрикнул поэт. — Пудинг! — ругнулся он по привычке, но, поймав недоуменный взгляд Маклауда, перешёл на более распространённые крепкие выражения и отсыпал их не жалея. Тираду он закончил довольно неожиданно:

— А ведь Дарий мог запереть меня в своих катакомбах, чтобы медленно, но верно, как умеет только он, расставить все точки над і. Но почему-то он пошёл другим путём. Невыносимый человек. Если бы все священники были такими, как Дарий, мир бы давным-давно сошёл с ума. Или…

Он опять поднял указующий перст, в очередной раз бросая вызов небесам.

— Или на земле бы — давным-давно — наступил рай, — неожиданно закончил за него Дункан Маклауд.

— Что ты сказал? — не поверил своим ушам Байрон.

— Я сказал, что Дарий — хороший священник и самый лучший друг, — снизошёл до объяснений Маклауд. — Когда-то он осмелился мне, человеку, умевшему лишь одно — безжалостно убивать, заявить, что война — бессмысленная жестокость.

— И что ты? — Байрон дожидался ответа, затаив дыхание.

— Не знаю, как он это делает, но… — Дункан не сдержался и улыбнулся. Улыбка скользнула по его лицу и исчезла, но успела смягчить резкие черты. — Я с ним согласился.

— О, ты только что повторил мою историю, — внезапно осчастливленный этими словами поэт запрокинул голову, обратив взор к небу. — Дарий творит чудеса. И знаешь что, Маклауд… — прихрамывая больше чем обычно, Байрон опасно приблизился к сопернику, нисколько не заботясь о возможных последствиях. — Я боготворю этого человека. Пожалуй, он — единственный мой настоящий друг.

И, повернувшись спиной к Дункану, Байрон, что-то бормоча себе под нос, сделал ещё несколько шагов.

— Эй, — окликнул его Маклауд.

— Чего тебе? — оглянулся поэт.

— Дарий и мой друг тоже. Настоящий друг.

— Хм, — нахмурил поэт брови.

Теперь настал черёд Дункана преодолевать опасную черту.

— Ты понял? — спросил он, подойдя к поэту на расстояние одного короткого удара меча.

— Кажется, да, — кивнул Байрон, переводя дух.

— Знаешь, когда я разговаривал с Дарием о тебе, он тоже всё время твердил о каком-то сходстве и родстве между нами. Признаться, я плохо его слушал, потому что слишком сильно в тот момент ненавидел тебя.

— Та же ерунда, — вздохнул Байрон. — А всё оказалось просто и… изящно. В духе великого Дария.

— Согласен.

— Если мы начнём поединок, то наша ненависть обязательно найдёт удовлетворение: один из нас потеряет голову. А Дарий навсегда лишится друга.

— Самого настоящего друга. И он будет скорбеть.

Потенциальные враги и явные антиподы в этот момент, как по команде, пристыжено опустили головы.

Первым пришёл в себя Байрон. Он не постеснялся приобнять своего несостоявшегося соперника.

— Предлагаю продолжить разговор в ближайшем баре. Кажется, только что наступил тот самый момент, когда назрела крайняя необходимость прочистить горло…

— … виски.

— Само собой. Но непременно шотландским. Я настаиваю.

— Поправь меня, Док, если я ошибаюсь, но я смотрю на тебя и вижу: ты совсем не рад нашей встрече.

— Может, я просто не ожидал тебя увидеть на барже Маклауда. А где, кстати, сам Маклауд?