Многоликие 5 (СИ) - Осьминожкин Евгений Александрович

Худая, если не сказать изможденная девушка с опушенной головой, салатовое платье несколько поношенное, потерявшее свой лоск, туфли не первой свежести, но больше всего ему не понравились ее протезы, что выглядят не просто дешевкой, а крайне низкого качества, в его взгляде читается, что у них такого даже посудомойкой не взяли бы, а не то, чтобы пускать в общий зал к уважаемым людям.

Почему-то мне захотелось чтобы в этот момент во мне вновь поднялась та злоба, что тогда в лифте, но внезапно почувствовал, что она здесь не нужна, да и не сработает она. Этому человеку плевать, откровенно плевать на все мои замечания, на все мои доводы и взывания к сочувствию, справедливости или состраданию. Для него я и она люди второго или может третьего или какого-то там еще сорта, те, кто не достоин, чтобы он тратил на таких время. И вот доказывать этому ничтожеству, что я человек, что я тоже имею право — это глупо. Еще будучи нормальным, с родителями и целыми ногами я не понимал людей, что ничем не увлекаются, смотрят только телевизор, играют бесконечно в игры, выдумывая себе вымышленных друзей. Также не понимал тех, кто спивается и сидит на корточках на детских площадках загаживая после себя все вокруг. Чем их больше на площадке, тем они кажутся сильнее, но если присмотреться, они жалкие и никчемные люди. Я всегда относился к ним брезгливо, но в какой-то миг стало интересно почему они такие, как они там оказались. И чем больше представлял, тем больше вымышленный образ становился к ним ближе и тем больше я понимал, что снижая раз за разом требования, устремления для образа я не понимаю как так можно жить, как таким можно или хотеть оставаться. Да, у всех бывают проблемы, но чтобы не пытаться с ними бороться, этого мне не понять. Но самый большой вывод я сделал тогда такой — люди разные и каждый живет как ему хочется. Есть богатые, есть бедные. Одни наступают на людские жизни и наживаются на чужом горе, другие мнят себя чистейшими людьми, при этом не могут заставить себя порой помыться или пробежать два километра, чтобы привести в порядок. Тот образ жизни и условия, которые человек себе создает и делают его таким. И я не готов жить или быть похожим на таких как они.

И вот сейчас, видя этого надутого метрдотеля, для которого наши жизни ничего не значат, он «летает» в высших слоях, пусть прислугой, но все же в высших слоях, и мне что-то ему объяснять, просить это значит приблизиться к тем, кого я сам презираю.

— Ясно, — ответил я холодно. — Мы уходим.

— Всего наилучшего, — пожелал в спину метрдотель.

Не мог гад промолчать, обязательно надо было что-то в спину кинуть. Я остановился и обернулся.

— Спасибо, мы еще вернемся. У вас еще будет возможность нас лизнуть.

И улыбнулся ему максимально добродушно и широко, чем вызвал у него удивление с растерянностью.

Я сам покатил коляску и обернувшись увидел Люду, та вся красная, почти бордовая.

— Дыши, дыши, дура, дыши.

Та будто вспомнила, что надо дышать шумно вдохнула. Шумно и глубоко задышала.

— Думала прямо там помру, — сказала она справившись с эмоциями.

— Прости, что так вышло.

В ответ она кивнула, хотя голову не опустила, видно, что ей что-то понравилось.

Мы отошли от входа, да и от ресторана вообще, я не удержался и спросил.

— Ну что?

Она наклонилась и чмокнула меня в губы.

— Это было страшно, но очень весело.

— Что именно? — спросил я и облизнул губы, слизывая аромат приятной клубничной помады.

— То как ты ему ответил, уфффф, — выдохнула она шумно, демонстрируя мощность моего ответа. — Я тогда дышать и перестала, испугалась.

— Чего?

— Сама не знаю, просто испугалась.

Я почесал свой затылок.

— Правда жрать все равно хочется.

— Ага.

Мы посмотрели друг на друга и засмеялись.

— А если серьезно, то осталось только два варианта. Либо пойти в такой же и там скорее всего нас тоже попросят. Либо найти фастфуд, что на дороге, в другие места, прости, мне не попасть. В России не любят колясочников, пандусы крайне редкое явление.

— Можно подумать к инвалидам у нас по другому относятся, — фыркнула Люда.

— Тогда фастфуд, — подытожил я.

— Есть еще третий вариант, — предложила Люда и опустила голову.

— Просвяти, — попросил я.

— У меня дома нет, поэтому ко мне просто не куда, но у тебя он вроде бы есть, можно к тебе.

Я аж перестал ехать, остановился, неожиданно.

— Я ничего такого, — начала оправдываться Люда.

— Вообще-то это мои слова, не воруй, — с улыбкой пожурил я ее.

Она тихо засмеялась.

— Так даже проще, на дом закажем, — обрадованно заявил я и достал телефон.

Еще предстоит получить разрешение у дяди.

— Тут в общем. Да, не пустили. Не важно где, не надо. Мы бы хотели к нам если можно. Нет, нет, конечно же. Не помешаем? Скоро будем.

Рядом стояла Люда немного смущенная, но все же довольная.

— Все в порядке, дядя ждет. Не страшно? А то два мужика.

Та в ответ улыбнулась.

— Если тебя бояться, то даже не знаю, от вида банана в обморок что ли впадать?

Я опешил от ее ответа, точнее от его направленности. Она поняла о чем я подумал и покраснела.

Через полчаса мы вошли в дядину квартиру.

Сразу на пороге запах супа манящей мелодией стал манить и звать на кухню. Увидел как Люда сильно сглотнула.

К нам вышел дядя.

— Все на столе, проходите. Приятно познакомиться, Александр Дмитриевич.

— Людмила, приятно, — ответила Люда и опять покраснела, как же ей это не надоедает.

— Проходите, проходите, только руки помойте, уже все на столе.

На кухне оказалось два стула, я сначала не понял зачем второй, а когда дядя бесцеремонно уселся с нами, то все встало на свои места.

— Ешьте, — приказал дядя так ласково, как умеет только он.

Я то уже привыкший, а вот Людя немного растерялась, но видя, что мы ее ждем, с преодолеванием робости взяла ложку и согнула ее.

— Простите, — чуть не со слезами уронила она голову.

— Какая фигня, — сказал дядя, взял у нее ложку, сильными пальцами все исправил за две секунды и отдал ей ложку. Затем погладил ее по голове и добро добавил, — ешь, не бойся, а если будешь стесняться, так мы после этого Максу тогда будем вместе подгузники менять.

Люда хихикнула и украдкой взглянула на меня, правда я сам стал похож на вареного рака, от чего она не удержалась и звонко засмеялась.

— Я постараюсь, — ответила она тихо.

— Ну вот и отлично, — сказал дядя.

Люда прикладывая максимум усилий все же не смогла нормально есть, протезы эй этого не позволяли, дядя видя ее смущение и проблемы, сходил за полотенцем и на манер слюнявчика запихал ей в вырез платья. Возразить она ему не посмела, но после этого у нее полностью прошла робость и начала есть как получается, то наклонится и отопьет из тарелки, то ложкой погоняет непослушную картошку. И не знаю почему, но я не испытывал ни робости, ни жалости, и ничего странного в происходящем, а вроде как так все и должно быть.

— Спасибо, очень вкусно, — поблагодарила она, промакивая губы изрядно испачканным полотенцем.

— Во-от видишь, вкусно, — сказал дядя и притворно грозно посмотрел на меня. — А ты морду воротишь.

— Да когда я воротил-то? — возмутился я.

— А кто убежал в свою виртуальность? Кто там жить собрался?

Пришлось мне моську виновато опускать.

— Вот если бы не Люда, то когда бы еще я тебя увидел? Да и как бы ты оттуда выбрался? Спасибо тебе, Людочка.

Теперь уже и Люда с красным лицом от смущения опустила голову.

— Так, пирог на столе, чай себе сделаете, а мне пора на работу, буду через неделю.

— А? — вырвалось у меня.

Но наткнулся на хитрый взгляд дяди и все вопросы улетучились.

— Хорошо, — произнес я.

— Люда, присмотришь за этим балбесом?

— Да, Александр Дмитриевич, обязательно.

— Вот и отлично, а ты если ее обидишь, сам знаешь, что я с тобой сделаю.

— Знаю, — ответил я серьезно. Хоть дядя меня никогда не обижал, а скорее наоборот баловал, но я знаю, что слов на ветер он не бросает.