Дамнар: Неведение - Марина Якунина

долго к нам спиной стоял, будто вдаль всматривался. Высокий, пожалуй, выше всех, кто там у колодца собрался. Волосы черные, короткие. Одет в длинный то ли кафтан, то ли куртку почти до земли цвета ночи. Не поворачивался довольно долго. Потом рукой потянулся к берёзе. Прикоснулся к стволу, замер. Рука была совсем бледная, видны жилы синие. Пальцы длинные, на каждом пальце перстень большой, с разными камнями. А ногти — всё равно что коготь заостренный, а цветом чёрным, почти как пятно на берёзе.

Вдруг он что-то резко сказал, широким шагом дошел до твари, встал за её спиной. Затем схватил её за голову двумя руками, на несколько мгновений замер… Как-то крутанул, да и оторвал от туловища. На землю её обронил, руками встряхнул брезгливо. По сторонам осмотрелся, так же быстро пошел в нашу сторону. Мы все шарахнулись, да уйти бы нам никто не дал. Рядом большая бадья стояла с водой — стал руки отмывать, хоть и были чистые с виду.

Стоял от нас с Яреком шагов за пять. Лицо у этого чужака немного вытянутое, брови такие же, как у первого бледного, только черные. Бороды и усов тоже нет. На лбу обруч кованый с красными камнями. Кожа тонкая, бледная, даже немного сероватая, синие вены видны. Вокруг глаз будто углем неровно намазано… Но темнота исчезла чуть после. Губы бледные… Издалека вообще сначала померещилось, что глаз со ртом и нету — будто череп один. Штаны тоже чёрные, кожаные, в сапоги заправленные. Кафтан расстегнут, а рубахи под ним нет. На шее висели амулеты. Один из них — ключик небольшой… На груди знаки нарисованы, на руны похожие… — дети притихли, но робко улыбались. Бабка это тоже отметила, внутренне радуясь.

— Наверное, навсегда запомнилась его манера. То застынет, как статуя на несколько мгновений. Даже взгляд замирает на месте. После начинает двигаться плавно, как змея перед броском. Потом движение короткое, резкое, и заканчивает он его плавно, и снова замирает, будто забыл, что шевелился. И взгляд тогда был отрешённый. Будто к чему-то прислушивался пристально.

Он тогда как руки помыл, платок из кармана своего достал, вытер, взгляд куда-то поверх наших голов перевёл. Замер, затем на мгновенье, нахмурился, но скоро брови разгладил. Лицо ничего не выражало… Он быстро от бадьи с водой к нам перешёл. Ярек с самого краю сидел. Ближе всего к чужаку оказался. Тот схватил его за руку, рывком за собой потянул. Думала, на ноги его хочет поставить — но нет. Руку его, местом, где запястье, он к своему рту поднес. Ярек охнул, дернулся было, но замер, и даже обмяк как-то. Уже через мгновение этот, в чёрном, руку отпустил.

Братец мой наземь осел сразу, за запястье держится, глаза выпучил то ли от испуга, то ли от удивления. А взгляд у чужака кровью налился. Весь белок, затем зрачки будто красными клубами дыма затянуло. Через пару мгновений морок рассеялся, да я его глаза разглядела. От зрачка в радужину колючими льдинками небесный цвет идет, в белизне теряется. А к внутреннему краю, с другого берега, словно чёрный терновник растет. Нет у людей таких глаз… Чужак еще немного постоял, смотря вдаль, потом повернулся к толпе и спросил:

«— Кто староста?»

— Ба, а почему они на деревню твою напали? Нас же они, наоборот, спасли.

— А это ты у Князя спроси. С тех пор много воды утекло.

Дети, все как один, округлили глаза, даже жевать перестали. Бабка засмеялась.

— Да вы не робейте, все старики о былом поболтать любят.

— Да какой же он старик? У него ни бороды нет, ни усов, и лицо гладкое. Да и суров он больно… Страшно.

— Он-то? — бабка уже веселилась во всю. — Это я молодуха — девятый десяток пошел всего. Только телом одряхлела совсем. Я сама ему в лучшем случае в правнучки гожусь. И не бойтесь вы его так. Тем более вы же ничего дурного не затеваете. Да и вообще смелость всегда в почете была, — бабка, не переставая ухмыляться, глянула в окно.

— Так, озорники — солнце совсем уже высоко стоит. Дайте отдохнуть бабушке.

Дети сначала недовольно загудели, но послушались. Быстро доели, попрощались и вышли.

Как только они закрыли за собой дверь, раздался голос, глухой, как из бочонка:

— Ну и чему ты молодое поколение учишь? Молодежь уже и так старшим дерзит, не слушается. Больно много воли им даешь.

— Тьфу-ты, напугал! Вспомнил-таки о старой подруге? В гости бы что ли зашел, давно тебя не видела. Вдруг забуду, как выглядишь.

— Память тебя пока не шибко подводит… И вот делать мне нечего, сказки детям рассказывать. Какой я тебе старик? Совсем из ума выжила? Стукнуть бы тебя чем-нибудь, чтобы чушь такую не несла.

— Так в гости-то зайди и стукай. Только кости мои сам потом собирать будешь. А вот возьму и раздавлю твоего жука, чтоб не ругался.

— Оставь его в покое, зайду я к тебе, скоро зайду, — в голосе, исходящем от мертвого жука, бабка явно различала нотки смеха. После небольшой паузы, уже серьезным тоном он добавил:

— Может правда смогу что-то рассказать ребятам, если спросят. Ну или Октавио велю им летописи показать. Вот и пусть читать учатся заодно, раз любопытство их разбирает.

Бабка искренне рассмеялась, радуясь, что Князь, наконец, соизволил объявиться. Да ещё и успела ему подкинуть хорошую мысль. Раз сказал — обязательно сделает.

— Ну вот, а говоришь, что не старик. Ворчишь-то как. Когда тебя ждать-то?

Мир «Атиозес». Замок «Интернитас». 45 лет после вторжения

Сквозь плотно затворенные ставни пробивался дневной свет, в лучах которого в воздухе нежной дымкой клубилась мельчайшая пыль. В кабинете было не протолкнуться. Стопки книг и отдельных бумаг громоздились в несколько рядов от самого пола почти до потолка. Один из шкафов стоял с открытыми дверцами, и перед ним возвышалась гора небрежно вываленных свитков. В другом шкафу царило некое подобие порядка: во всяком случае, пыль была протерта, книги стояли ровно, отсортированные по датам. Свитки занимали три большие полки, лежали торцом к створкам, и хотя бы не грозились выпасть.

Третий шкаф представлял собой вместилище бумажного хаоса. Владелец кабинета еще не решил задачу — как бы его открыть так, чтобы не оказаться погребенным под завалами макулатуры. На левой половине стола тоже была навалена куча листов и свитков. С правой стороны уже начинала формироваться аккуратная стопка бумаг, готовых отправиться на подготовленное место. Рядом с ней стоял золотой кубок, наполненный